Андрей ШАРЫЙ
Балканы: между героизмом и преступлением (права человека в бывшей Югославии) – 1995, №3 (5)

Война – это тотальное нарушение прав человека, а само понятие «правозащита» зачастую сводится лишь к попыткам сохранить людскую жизнь, где уж там думать о гражданских свободах: непопранным попросту не остается ни одно право. В свое время эту мысль емко сформулировал видный эсер, известный публицист Виктор Чернов в статье «Ленин», появившейся в пражском эмигрантском журнале «Воля России» после смерти вождя мирового пролетариата. Чернов писал: «Война узаконяет, возводит в принцип, в апофеоз то, что в мирное время считается преступлением. Обращение цветущей страны в пустыню война делает естественным тактическим приемом, грабежи – реквизицией, обман – военной хитростью, готовность выкупаться в крови врага – боевым энтузиазмом, бесчувственность к жертвам – самообладанием, беспощадность и бесчеловечность – долгом. В войне «все позволено», в войне всего целесообразнее то, что всего недопустимее в нормальном общении человека с человеком».

Вот этот превратно понимаемый (и усиленно навязываемый государственной пропагандой) долг перед родиной и народом и служит в ходе абсолютно бессмысленных братоубийственных войн источником самых ужасающих преступлений, становится суррогатом гражданской системы отношений между властью и обществом. А если пусть и недемократичная, пусть авторитарная даже, но все же «своя» власть сменяется военным диктатом противника? Виктор Чернов писал о России, но дал универсальное определение любой войны – в том числе и самого кровавого европейского конфликта конца нашего века, балканского.

Первой жертвой югославской войны стал хорватский полицейский Иосип Йович, застреленный сербами 31 марта 1991 года у Плитвицких озер. Хорватская католическая церковь провозгласила его первомучеником, правительство независимой родины посмертно наградило орденом и выделило деньги на надгробный монумент. Имя Йовича открыло список жертв этой войны, которому и посейчас, четыре с лишним года спустя, не видно конца. 300 тысяч погибших, около четырех миллионов беженцев и вынужденных переселенцев, систематические этнические чистки, материальный ущерб, исчисляемый сотнями миллионов долларов. Однако даже эти базовые сведения подвергаются сомнению: в частности, американский политолог Джордж Кинней на страницах «Нью-Йорк тайме мэгэзин» утверждает, что число жертв югославской войны значительно преувеличивается мусульманской пропагандой, а на самом деле составляет «всего» 25–60 тысяч человек. Но в любом случае югославская трагедия убедительно продемонстрировала, что к концу XX века человечество не научилось гуманизму: массовые изнасилования женщин и массовая кастрация мужчин, пленные, распиленные пополам бензопилами или расстрелянные в упор из зенитных пулеметов, – и все это в центре Европы, во вчера еще цветущей и богатой стране, десятилетиями служившей и для капиталистического, и для социалистического мира примером третьего, быть может самого удачного, пути. Теперь населяющие бывшую Федерацию народы продемонстрировали, кажется, все разновидности нетерпимости – этническую, партийную, религиозную, гражданскую. Совершенно бессмысленно занимать журнальную площадь конкретным перечнем злодеяний, которые учиняли друг над другом сербы, хорваты и мусульмане. Уместнее поставить другой вопрос: в какой мере случившееся послужит уроком югославянским государственным лидерам, на совести которых ответственность за развязывание этой войны, как, впрочем, интеллектуальной и политической элите многих других стран, так или иначе вовлеченных в «балканские игры»?

Кто-то и когда-то за все эти бесчинства должен ответить. Если и не перед судом человеческим (надежд на это, увы, немного), то по крайней мере перед судом истории. Наверное, он все-таки существует, этот суд? Очевидно, рассчитывая на это, Комиссия ООН по правам человека в августе 1992 года предоставила прежнему премьер-министру Польши Тадеушу Мазовецкому мандат Специального докладчика комиссии по правозащитной ситуации в бывшей Югославии. На практике это означало создание не имевшей прежде аналогов (чуть позже, в ином формате и с иной миссией, этот опыт был распространен на Камбоджу) специальной международной структуры, в задачи которой входит сбор, анализ и распространение сведений о нарушениях прав человека в зоне конфликта. Мазовецкий, облеченный полномочиями мирового сообщества, обратился с просьбой об оказании содействия к правительствам Югославии (СРЮ), Боснии и Герцеговины, Хорватии и Македонии (Словения в поле профессионального интереса Спецдокладчика не входила) и, в частности, запросил возможность открытия центров ООН по правам человека в столицах этих стран. Все, кроме югославов, согласились. Белград, хоть и поддерживает с «группой Мазовецкого» вежливые дипломатические отношения, на деле пытается полностью парализовать ее деятельность на территории Союзной Республики (впрочем, ее сотрудники не имеют доступа на контролируемые сербами территории и в Боснии, и в Хорватии). Недовольным Слободан Милошевич задает вопрос, над которым, кстати, тоже небесполезно поразмышлять законодателям политической моды: а вы, вводя экономические санкции против Югославии, думали о правах человека? Эта позиция, замечу, пользуется определенной поддержкой и в Москве. Специальный представитель российского Президента в бывшей Югославии, посол по особым поручениям Александр Зотов, например, неоднократно выражал беспокойство по поводу того, что «язык санкций, наказывающих не политиков, а целые народы, становится главной отмычкой, которой мировое сообщество пытается отпереть замок региональных конфликтов».

Проще говоря, миссия Специального докладчика сводится к тому, что несколько (в первой половине 1995 года на территории бывшей Югославии их насчитывалось четыре – в Загребе, Мостаре, Скопье и Сараеве) так называемых «полевых офицеров», «вооруженных» только миротворческим мандатом, пытаются проникнуть подчас в места самых горячих боев и районы наиболее жестоких репрессий, чтобы своими глазами увидеть и зарегистрировать, где, как и когда происходят нарушения прав человека, опросить свидетелей и собрать показания потерпевших. Занятие, порой опасное для жизни – не то что для психики.

За три года деятельности миссии Тадеуша Мазовецкого сотрудники центров ООН по правам человека подготовили и предали огласке десять так называемых периодических и пять специальных (посвященных отдельным темам: скажем, свобода средств массовой информации в зоне конфликта или правозащитная ситуация в районе Горажде) докладов, в которых засвидетельствованы десятки, а может быть, и сотни тысяч фактов злодеяний, совершенных тремя враждующими сторонами в бывшей Югославии. Это весьма впечатляющие фактически и эмоционально, очень тяжелые для чтения материалы, которые сами по себе служат прекрасной (и ужасной) иллюстрацией того, во что могут превратить человека национализм, ненависть и политика. В практику вошли ежегодные выступления Тадеуша Мазовецкого на заседании Комиссии ООН по правам человека в Женеве; следующая за ними дискуссия обычно завершается принятием резолюции. Последний такой документ одобрен Комиссией в начале марта 1995 года; однако вопрос о его выполнении – это тема для отдельного исследования. Резолюции комиссии, в сущности, единственное практическое последствие деятельности Специального докладчика на территории бывшей Югославии.

Любые социальные катаклизмы (войны в первую очередь) объективно ограничивают рамки демократической системы. А вот для национального руководства войны и бедствия – это прекрасный повод, чтобы, ссылаясь на непростую ситуацию и козни внешнего врага, законодательно и фактически придушить оппозицию, приглушить не в меру бойкую прессу, ограничить права рядовых граждан. Боевые действия в течение последнего года идут на территории Боснии и Герцеговины, но практически в условиях чрезвычайного положения находятся, каждая по своим причинам, и Югославия, и Македония, и Хорватия. Дефицит демократии рождает авторитаризм, избыток демократии – анархию; практика показывает: в посткоммунистических странах «отцы народа» зачастую склоняются к демократическому дефициту. Об этом свидетельствует, например, вышедший в январе 1995 года доклад Специального докладчика Комиссии ООН по правам человека, который почти целиком посвящен проблеме свободы средств массовой информации в республиках бывшей СФРЮ.

Проблемы с этой самой свободой возникают у властей всех этих стран, без исключения. Но если чуткий к мнению западных стран и правозащитных организаций президент Хорватии Франьо Туджман пытается влиять на прессу косвенно (введение дополнительных экономических налогов на неугодные издания, манипуляции в ходе процесса приватизации газет и журналов), то его сербский коллега Слободан Милошевич, которого не столь смущают европейские условности (чего еще можно бояться, когда страна и так давно терпит пресловутые санкции?), действует, попросту: под разного рода надуманными предлогами он прямо препятствует деятельности неугодных журналистов.

В каждой из балканских столиц функционируют национальные, якобы или действительно независимые центры по защите прав человека. Изучение специального справочника неправительственных организаций, действующих на территории бывшей Югославии, который мне любезно выделили сотрудники загребского Центра по правам человека, убеждает, что «от страны к стране» ситуация сильно варьируется. В Хорватии существует по крайней мере 30 комитетов, союзов и ассоциаций, имеющих отношение к правозащите (которые, однако, весьма условно можно считать объединенными в общенациональную сеть – сплоченные антисербским порывом, они зачастую разобщены амбициями лидеров); около десятка правозащитных организаций в Македонии (почти все имеют отношение к македонско-греческим и македонско-албанским проблемам). Разорванная войной Босния и Герцеговина и Союзная Республика Югославия сколько-нибудь развитой системой НПО не располагают. В Белграде мне доводилось встречаться с руководителями местного Хельсинкского комитета и антивоенной организации «Женщины в черном». Результаты бесед наводят на мысль, что правозащитная сеть в стране еще только-только начинает формироваться. Доклады немногочисленных правозащитных организаций из контролируемой мусульманами части Боснии интересны фактическим материалом, но нуждаются в сопоставлении с другими, имеющими противоположную пропагандистскую направленность источниками. Хорватия, единственная из непосредственно затронутых войной стран, смогла продвинуться дальше своих соседей – что, впрочем, подтверждают и выводы Специального докладчика Комиссии ООН. «Полевые офицеры» Мазовецкого используют в своей работе материалы локальных правозащитных организаций, указывая, однако, что зачастую эти материалы пристрастны. С чисто человеческой точки зрения можно понять, почему всякий стремится обелить своих соотечественников и представить противника в виде черта с рогами. Вооруженный конфликт – сфера, где дьявол чувствует себя куда уютнее ангела. Хотя то, что одни называют преступлением, другие считают героизмом – вспомните Виктора Чернова. Содержание продукции, изготавливаемой в этих организациях, напрямую зависит от сиюминутной политической конъюнктуры и положения на полях сражений и в залах, где проводятся международные конференции. Известно, скажем, что естественные союзники в этой войне – боснийские хорваты и мусульмане, которые сейчас вновь выступают единым фронтом, – в ходе конфликта несколько раз меняли пропагандистскую концепцию двусторонних отношений. В 1992–1994 годах, когда политические противоречия вылились в жестокое междоусобное побоище (местные военные свидетельствуют, что эта война внутри войны была самой отчаянной), и хорватские, и мусульманские правозащитные организации обильно снабжали общественность данными о злодеяниях врага. Однако перемирие заставило их начать жизнь с чистого листа, сейчас подобные сведения ни в Загребе, ни в Сараеве непопулярны, а упор делается на преступления сербской военщины. Что же касается национальных организаций, следящих за соблюдением прав граждан со стороны своих (а не вражеских) властей, то их деятельность не слишком активна и в военных или полувоенных условиях носит маргинальный характер. По отзывам специалистов, плодотворнее и объективнее других действуют в Сараеве, Белграде и Загребе Хельсинкские комитеты (во всех трех столицах их поддерживает Фонд Сороса).

И у боснийских, и у хорватских патриотов за спинами не видно ангельских крыльев, но до сербов – что подтверждают доклады миссии Мазовецкого – им далеко. Из этих документов, однако, не следует сколько-нибудь значительных выводов, которые применимы в политико-дипломатической практике. Специальный докладчик Комиссии ООН по правам человека – лишь старательный регистратор и собиратель фактов, но не обвинитель. Карательные функции и роль высшего судии мировое сообщество поручило выполнить Международному трибуналу по расследованию военных преступлений в бывшей Югославии, который действует в Гааге под руководством южноафриканского юриста Роберта Голдстоуна. Доклады центров ООН по правам человека на заседаниях Трибунала не имеют юридической силы, а потому их нельзя использовать в качестве официальных доказательств, хотя, как рассказывали мне чиновники ООН, между этими двумя организациями и существует «неформальная координация».

Специальным сбором информации о военных преступлениях (которые, бесспорно, имеют непосредственное отношение к правозащитной тематике) занималась экспертная Комиссия ООН по военным преступлениям под руководством египтянина Шерифа Бассиуни, деятельность которой прекращена в 1994 году. От Комиссии осталось около 5000 страниц отчетов; они как раз тот источник, из которого черпают материалы для судебных расследований в Гааге. Сотрудники ООН объяснили мне: Комиссия Бассиуни распущена, поскольку выполнила свои задачи (очевидно, в Нью-Йорке посчитали, что, хотя война не кончилась, преступления на полях сражений больше не совершаются).

Загребский еженедельник «Глобус», однако, пришел к выводу, что собранные Бассиуни материалы не совсем соответствовали (а вернее, совсем не соответствовали) той умозрительной концепции «общей вины», из которой якобы исходят международные посредники балканского урегулирования, что и послужило причиной преждевременной кончины Комиссии. Предоставленные в Гаагу доказательства якобы неопровержимо свидетельствовали: абсолютное большинство военных преступлений в бывшей Югославии совершали сербы, а это не понравилось некоторым политикам с мировой известностью. Пока тем не менее из 22 обвиняемых Международным трибуналом как военные преступники все – сербы по национальности. При этом только один из них, 39-летний надзиратель лагеря Омарска Душко Тадич, судебный процесс над которым начался 26 апреля 1995 года, задержан, и, следовательно, у него реальные шансы угодить за решетку. Впрочем, российский дипломат, высокопоставленный чиновник ООН, имеющий непосредственное отношение к процессу балканского урегулирования и хорошо лично знающий Генерального прокурора Международного трибунала Роберта Голдстоуна, заверил меня, что «во втором эшелоне» обвиняемых достаточно и хорватов, и мусульман. В печати балканских стран появились сообщения о том, что в производство в Гааге планируется запуск двух десятков «хорватских» дел. Однако многократно мне доводилось встречать упоминания, что сербами совершено около 80 процентов военных преступлений, и, следовательно, на долю хорватов и мусульман приходится всего одна пятая часть. Не знаю, кто и когда производил такие подсчеты.

В теории объективный Международный трибунал по расследованию международных преступлений, наверное, и должен стать тем самым Божиим Судом, который продемонстрирует: ни один злодей не избегнет кары. Однако жизнь создает условия, далекие от лабораторных. Одна из точек зрения такова, что Трибуналу следует начать свою деятельность после того, как кончится война. Тогда, мол, можно избежать ситуаций, при которых Гаага окажется втянутой в конкретную политику, как это случилось в апреле 1995 года, когда стало известно, что Международный трибунал рассматривает материалы о деятельности лидеров боснийских сербов Радована Караджича и Ратко Младича. Посадить их на скамью подсудимых вряд ли удастся, а любые судебные обвинения вряд ли пойдут на пользу процессу урегулирования. Не вызывает никакого сомнения, что вынесенные в Гааге приговоры окажут скорее моральное, чем практическое воздействие, поскольку наказаны из сотен и тысяч будут лишь единицы. Другое дело: лучше иметь хоть что-то, чем ничего. Не исключено, что одним из условий будущего политического договора между сторонами конфликта (кончится же когда-нибудь и эта война!) станет своего рода взаимозачет совершенных друг против друга преступлений. По крайней мере, такой подход логически оправдан, и им, например, руководствуется хорватское руководство, объявившее об амнистии сербов из самопровозглашенной Республики Сербская Краина, принимавших участие в боевых действиях против правительственной армии. Другое дело, что политика (политика на Балканах – в особенности) непостоянна, как весенняя погода, поэтому долгосрочных решений здесь быть не может. Очевидно, материалы Международного трибунала в Гааге, несколько (или несколько десятков) проведенных им процессов, отчеты Специального докладчика Комиссии по правам человека в Женеве (не забудьте о принятых ею резолюциях!) да тома обвинений, собранных местными и международными правозащитными организациями, и явятся тем немногим, на что способно человечество, дабы трагические последствия этого конфликта хоть как-то отложились в правовом сознании миллионов.

Пройдет пятьдесят или сто лет, и потомки нынешних сербских, хорватских, мусульманских генералов и президентов вместе возложат венки к не построенному еще мемориалу жертвам балканской войны. Сегодняшняя ненависть невозможна без завтрашнего прощения. А механизм войны похож на часовой: если его не остановят люди, он однажды остановится сам по себе.

Загреб

В начало страницы