Неудивительно, что робкие попытки отвоевать права человека так многострадально пробивали себе дорогу. Ведь мы имели громадный опыт борьбы со свободой, но не обладали ею.
Проблема прав человека вызывает сегодня столкновение различных точек зрения. Самая распространенная состоит в том, что права человека — это общечеловеческие ценности, способствующие цивилизованным отношениям между властью и человеком. Права не служат целью для себя. Они — средство, обеспечивающее пользование известными жизненными благами. В них содержатся полномочия на осуществление таких действий.
Альтернативная точка зрения высказывается «охранителями» самобытного развития России. Главное в их аргументации: так называемые права человека не соответствуют интересам народа и противоречат тенденциям российского законодательства.
Поэтому важно ответить на вопрос: отвечают ли права и свободы человека действительным потребностям развития России, ее историческим традициям, основам законодательства или же это очередное подражательство, праздное мечтание, заимствование западных порядков, европейского уклада жизни, небезопасного для менталитета русского народа?
Попытаемся понять особенности развития России и выяснить, не было ли каких-либо условий чрезвычайного характера, которые препятствовали либеральному пути становления российского общества. Изучение истории России с того момента, как зародилось московское государство, свидетельствует об одном действительно важном и отчетливо прослеживаемом начале — начале великой, беспримерной жертвы народа.
Удельно-вечевой период уступает место самовластию Москвы. Иван Грозный («гнев венчанный») не щадит свободолюбивых городов. Народ, долго живший в вечевом укладе, жертвует им, утрачивает стародавние привычки, поступается своею «пошлиною» в пользу приказного начала в управлении: вольные отношения дружины с ее правами обращаются в отношения подневольные; личная свобода народа, право вольного перехода гибнет в крепостном праве. Земские и выборные должности, едва зародившись, обращаются в одну из форм отбывания государственной повинности. Даже церковь, прежде независимая и властная, мало-помалу подчиняется государству и с образованием Святейшего Синода преобразуется в «государственное учреждение».
Трудно найти область человеческих отношений и прав, где не проявилась бы сила возрастающей государственной регламентации. Русский человек времен XVII столетия практически не имел ничего, что можно было бы отнести к области личных и имущественных прав. До Екатерины II челобитные на имя государя подписывались князьями обычно «холоп твой», а посадские люди или крестьяне именовали себя «рабами» или «сиротами».
Такие огромные личные утраты, очевидно, приносились на пользу чего-то весьма важного, поставленного превыше всех человеческих прав?! Что же вызвало эти жертвы?
Русский народ выдержат ожесточенную борьбу за свое существование. Конечно, в Европе народности формировались из средневекового раздробления силою государственной власти. Средневековые вольности (свободы) везде временно были принесены в жертву абсолютизму государства. Но величина этих усилий вряд ли сопоставима с теми жертвами, которые выпали на долю России. Малонаселенная, непросвещенная, бедная страна, отрезанная от Европы и от морских путей сильными соседями, — вот что представляла собой Россия во времена правления первых московских князей.
Мощное государство, одна из главных держав мира — вот чем она стала впоследствии. Но для такого «превращения» «московского государства всех чинов» люди должны были пройти путь личностных утрат. Сломить монгольских завоевателей, схватиться с Турецкой империей и твердо стать на Черном море, воссоединить старые русские земли, находящиеся под властью Польши, сбить с позиции Швецию и отвоевать у нее балтийское Поморье, преодолеть «девятый вал» Наполеона, выдержать железный натиск германской машины — все было преодолено, и Россия заняла свое место во всемирной истории. Однако это было достигнуто прежде всего за счет того, что русский народ сумел создать сильнейшую государственную власть и служил ей честно, «не щадя живота своего». Жертвы были принесены на пользу государства. Внешнее его образование закончилось; маленькое московское княжество простиралось уже на огромных пространствах.
Но достаточно ли всего этого? Может ли государство бесконечно долго существовать только как форма, только как сила? Поставить так вопрос — все равно что спросить: может ли народ навсегда подчинить все цели своего бытия идее державной государственности?
Если да, то порабощение другой силой, для устранения которой создается государство, может пойти с других начал. Народ подвергнется мощнейшему воздействию чужого производства, чужой торговли, чужой науки, чужого искусства, даже чужой религии. Во всех этих сферах народ не будет самим собою, и при сохранении своего физического бытия, защищенного государством, он может утратить свое культурное развитие. Иными словами, если народ идет по пути личностных утрат во имя сохранения государственности, будет ли сильно государство?
Если бы сила государства определялась одною возможностью собрать множество физических организмов, то ответ был бы положительным. Но история учит, что физические организмы только тогда смогут эффективно и нравственно поддерживать государство, когда они станут личностями, обладающими свободой, собственностью, достоинством, — просвещенными и разумными гражданами. Именно они способны развить культуру во всех ее ипостасях: в науке, искусстве, производстве, правопорядке, здравоохранении, образовании и т.д.
Однако воспитанное в людях в результате непрерывных войн и борьбы повышенное чувство патриотизма превратило народ в постоянного защитника государства. После каждой военной кампании поднималась пропагандистская шумиха, которая заставляла последующие поколения забыть о цене победы. «Значит, нам нужна... победа, мы за ценой не постоим». Значит, мало жалели человеческие жизни, а тем более богатства страны, благосостояние жителей. Еще со времен Петра I вся Россия «гнула спину» на гигантскую военную машину. Л. Толстой после севастопольской кампании 1854 — 1855 годов пришел к шокировавшему многих выводу о том, что зря проливали русскую кровь не только в этой кампании, но и в войне 1812 года.
Это повышенное чувство патриотизма приводило к тому, что граждане, несогласные с государственной политикой или опровергающие ее, объявлялись опаснейшими врагами Отечества, и против них применялись самые решительные меры.
Поэтому неудивительно, что в период опасности внешней угрозы значение государства резко возрастало. Иначе и быть не могло, и особенно потому, что в социальной жизни недоставало личностного начала — того, без чего тормозится развитие промышленности, торговли, науки, задерживается формирование предприимчивости, деловитости. Не случайно В. Соловьев неоднократно проводил мысль о том, что главная наша немощь состоит в слабом развитии личности, а через это и в слабом развитии общества.
Такое положение сложилось главным образом потому, что личность не была призвана, освящена и защищена в самых существенных своих правах, она была не свободна. Гнет государства проникал во все отношения и сферы жизни людей, и под его тяжестью погибали человеческие силы. Существование длительное время этатических начал, в смысле расширения государственного вмешательства в частную жизнь, сопутствовало обнищанию, войнам, внутренним беспорядкам, разрывам между обещаниями и результатами, а потому само служило признаком неблагополучия государства.
Недавно А. Солженицын повторил одно из примечательных высказываний А. Герцена о России. Покидая пределы империи, будущий издатель «Колокола» увидел курную избу. Вид ее потряс писателя. Сколько событий прошло мимо этой избы, никак не улучшив жизнь ее обитателей. Совершались великие победы русского оружия, расширялись пределы империи. Но в курной избе все так же топили без дымохода. В этом А. Герцен увидел коренное отличие истории Европы от истории России. В Европе победы, реформы что-нибудь да приносили населению. Расширялись права личности, отдавалась земля крестьянам, оживлялась промышленность и торговля. В России же победы, реформы почти не оставляли никакого следа в жизни народа. Когда А. Солженицын говорит об абсурдности имперской политики России начиная с XVIII века, он видит то же, что увидели Л. Толстой и А. Герцен, — победа «любой ценой», все для империи, все для государства и почти ничего для человека.
На идеях державной государственности издавна было построено российское законодательство. Уже при Иване III заметно ограничение прав распоряжения родовыми княжескими вотчинами. Но вот Петр I пытался внедрить в государственную жизнь основы законности, которые объективно способствовали бы укреплению правового статуса личности. Он вступил на престол, когда государственность была расшатана. Приказное устройство оказалось негодным. «Старые судьи делали, что хотели, ибо излишнюю мочь имели», повторяет не раз в своих указах государь. Его идеалом было государство, управляемое системою коллегиальных учреждений на точном следовании законам. Он писал законы, чтоб «всяк свое дело знал и неведением оного не отговаривался». Такая «законность» означала прежде всего порядок. Говорить же о господстве «законности» в эпоху, когда права личности не определены законом, нет смысла.
При Екатерине II постановка вопросов изменилась. «Законность» стала средством не только для упорядочения действий органов власти, но в известной мере и ограждения личных и имущественных прав подданных, наконец-то провозглашенных. Это провозглашение совершилось в духе своего времени — в форме прав сословий, включенных впоследствии в IX том «Свода Законов». При Екатерине II были выяснены начала частной собственности, указаны средства обеспечения личной свободы, провозглашена веротерпимость. Кроме личных прав, обозначены и корпоративные права. «Грамота на права и преимущества благородного российского дворянства» (1785) и «Грамота на права и выгоды городам Российской империи» (1785) позволили создать местные общества, образовать систему местных должностей по принципу выборности. На базе этих прав появилась возможность призвать местные корпорации (дворянские, городские) к участию в управлении. В результате части государства, бывшие прежде «административными» единицами, получили некоторые права; возникло понятие о местном обществе, учитывавшем его нужды. Это позволило восстановить права лиц, лучше осознавших свою связь с государством, которая прежде определялась посредством приказов и осуществлялась канцелярией.
Внедрение таких отношений в государственную жизнь было трудно совместить с крепостным правом. При нем масса народа одну часть повинностей отбывала в пользу владельцев, другую — в пользу государства. В России было как бы два государства: одно «жалованное», другое — «податное». Крепостное право оказало влияние на взаимоотношения государства и личности. Но тем не менее признаем, что в России права сословий обусловили первые зачатки прав человека. Реформы Екатерины II коснулись «жалованного» государства, а реформы Александра II затронули и «податные» государства. Личная свобода распространяется уже на весь народ. Статья 1 «Положения 19 февраля 1861 года о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» гласит: «Крепостное право на крестьян, выдворенных в помещичьих имениях, и на дворовых людей отменяется навсегда». Примечательна и статья 25: «Крестьяне не могут быть подвергаемы никакому наказанию иначе, как по судебному приговору или по законному распоряжению поставленных над ними правительственных и общественных властей».
Сословные учреждения разрушаются, суд начинает перестраиваться на принципах защиты прав человека. В это время получает практическое значение издавна занесенное в российские законы установление: «Империя Российская управляется на точном основании положительных законов». Таким образом эти преобразования дали будущим поколениям не только понятие «учреждение», но и понятие «гражданин».
Реформы 60-х годов XIX века направлены на то, чтобы вызвать к жизни новую силу, а именно ту силу, которая прежде была принесена в жертву государственности — человеческую личность, с ее правами и свободами, достоинством, нравственными стремлениями. Государство не может считаться цивилизованным, если его органы осуществляют свою деятельность исключительно посредством силы. В общественное сознание робко проникает истина, подтверждающая, что бесправие личности подрывает сущность государства. Каждое новое право индивида являлось новым торжеством державности. Объективно движение по пути свобод человека способствовало доверию к власти. Независимо от того, кому принадлежит государственная власть, отношения ее с народом должны быть построены на признании известных индивидуальных прав, определенных законом и защищаемых судом. Исподволь государственная власть, как правило, стремится опираться не только на материальную силу, но и на потребности и интересы личности, расширяя ее права и свободы.
Практически бесправный житель России начала XVIII века переходил в подданного (т.е. отданного кому-то под власть) Екатерины II и превращается в гражданина под влиянием реформ 60-х годов XIX века. Граждане избирают своих представителей в лице старосты, старшины и головы; гражданин участвует в суде в качестве присяжного заседателя; гражданин ведет земское хозяйство. Он имеет право на охрану чести и достоинства, перемещение, выезд за границу и другие права.
Сословные барьеры не позволяют говорить о равенстве граждан перед законом. Поэтому так трудно пробивалось в России право каждого получать по реализованным способностям. Кроме того, следует иметь в виду и особенности нашего политического «духа». Государственность совмещалась с деспотизмом. Азиатская форма управления (воеводства, наместничества, назначаемость губернаторов и др.) стала традицией, способствовала представлению о властях не как о выразителях интересов народа, а как об уполномоченных центрах, получивших ярлык на правление, а не мандат избранника. Поэтому неудивительно, что робкие попытки отвоевать права человека так многострадально пробивали себе дорогу. Трудно менялось в общественном сознании и отношение к свободе. Ведь мы имели громадный опыт борьбы со свободой, но не обладали ею.
Тем не менее к концу XIX века и особенно в начале XX столетия в России либеральные теоретики расширили концепции гражданских прав до концепции прав человека, сочетающей в себе политические, гражданские, экономические, социальные и культурные права. Представители либеральной интеллигенции возлагали надежду на правовое государство, основанное на народном суверенитете, где личность и права человека станут центральным элементом государственного порядка. Главные вехи на этом пути — Манифест 17 октября 1905 года и Декларация Временного правительства (№ 91) от 3 марта 1917 года, предоставившие широкие права народу России. В своих установлениях Временное правительство гарантировало эти права, значимость которых не потеряло своей актуальности.
Следовательно, не каприз, не модное подражание «западным порядкам», не детское стремление к новизне, а понимание условий исторического развития России доказывает нам необходимость внедрения прав человека в законодательство и реальную практику для цивилизованного формирования нашего общества.
Конечно, противоречие между тяготением к свободе, к правам человека и стремление к державной государственности определяется прежде всего историческим этапом становления общества, конкретными условиями его развития. История свидетельствует, что доктрина либерализма уходит на периферию общественного сознания, ее идеи слабо отражаются в законодательстве в период потрясений, войн, революций. На первый план выходят иные ценности: авторитет партии, классовая принадлежность и др. Однако по мере своего развития человеческая мысль и практика существования государств подтверждают необходимость предоставления личности свободы, независимости, прав.
Обращение к идеям либерализма в разных странах осуществляется с учетом национальной самобытности, обычно без лишней догматизированности основных постулатов. Если же великие идеи свободы, равенства и др., как писал К. Победоносцев, применительно к России свести только на «почву законности», то эти идеи могут оказаться формальными, чужеродными, не связывающими между собой народ и власть.
«Для России, где традиционно смешивают право с моралью и судьба личности ставится в зависимость от нравственности людей» (Н. Бердяев), чрезвычайно важно внедрение прав человека в нравственную ткань жизни. Конечно, привести Основной Закон, законодательство в соответствие с идеями прав человека — это необходимо. Однако такое решение — первый и серьезный шаг на пути перехода на новый уклад жизни, в котором обязательно найдется широкое поле деятельности для общественных движений и учреждений, способных обеспечить основные свободы личности. Словом, речь идет о принадлежности прав человека гражданскому обществу, доминантой которого как раз и является отдельно взятый человек, а институты, группы и организации призваны содействовать реализации его прав.
