В 24 года он попал в мордовский лагерь. Вчерашний студент-вольнодумец сделался политзаключенным. Потом — выселение из родной Москвы по негласной инструкции, жизнь в провинции, активная общественная работа. Сейчас он — уважаемый человек в своем городе, авторитетный российский правозащитник. Недавно друзья поздравляли его с 70-летним юбилеем. Но и в 70 лет он демонстрирует удивительную энергию, любознательность, твердость и целеустремленность.
Краткая автобиография
М.Г.: — Я родился в Москве 12 декабря 1932 года. Во время войны уезжали на два года в эвакуацию. Жили в Пензенской области, есть там такая станция Пачелма. С детских лет увидел, что такое провинция, и сейчас очень хорошо все помню. На карточки давали только хлеб. Чтобы прожить, что-то приходилось продавать и покупать еду. Власти где-то самогон нашли, отняли у кого-то и решили не выливать, а продать людям по дешевке. Моя мать со своей приятельницей, местной хорошей деревенской женщиной, которая нам помогала, — они покупали этот самогон. 25 рублей бутылка, а на рынке она стоила 500 рублей. Я носил водку, которую они покупали и затем продавали, — спекуляция. А как жить-то? Это было в 42-м году. Местные жители нас называли «выковыренные».
Потом вернулись в Москву. Кончил школу, поступал в МВТУ им. Баумана. Шел 1950 год. Меня самым наглым образом завалили. Думаю, по национальному признаку.
Поступил в Московский институт инженеров городского строительства Мосгорисполкома. То есть Мосгорисполком готовил для себя кадры. Что не мешало ему отсылать эти кадры вплоть до архангельских лагерей. Не было никакой гарантии, что я останусь в Москве.
В 56-м году я кончил учиться. Меня распределили в райжилуправление Пролетарского района. Там я проработал до 5 сентября 1957 года, когда меня арестовали.
С.С.: — Это «листовочное» дело?
М.Г.: — Да. Отправили меня в Мордовию2. Оттуда я освободился 7 сентября 1963 года (два дня у меня было задержание, потом арест). Приехал в Москву, мне отказали, приехал в Липецк — и с тех пор живу в этом городе. В 1971-м году, в январе, мне дали полтора года лагерей, освободился летом 1972 года3. Поступил в институт «Спецоборудование» и там проработал без трех месяцев 20 лет.
С.С.: — Чем там занимались?
М.Г.: — В сантехническом отделе я был ведущим инженером и заведующим сектором, а потом перешел в лакокрасочную лабораторию. Мы занимались испытанием методов утилизации отходов лакокрасочных покрытий. Интересная и полезная работа. Потом я имел неосторожность провалить на голосовании директора, и его преемники решили — зачем им нужен такой сотрудник? Сократили меня. Правда, к тому времени я был членом профкома, по закону профком имел право за меня заступиться. И это заступничество нельзя было преодолеть. Они мне говорят: «Ну, давай мы тебя прикроем». А я подумал: зачем и с кем я буду соревноваться? Кого-то сокращать все равно надо, объем работы реально сократился. И кого? У одной муж погиб, у другой трое детей, третья мать-одиночка. А мне до пенсии осталось пять месяцев. Думаю, ну его к черту. И ушел. Тут же меня ребята устроили в газету редактором отдела по связям с общественностью. Стал работать в газете. Проработал там 6 лет, а потом хитрый редактор решил сократить количество людей, которые делят прибыль. (Там какая-то прибыль появлялась.) И сократил. Я хотел через суд восстановиться, потом думаю — да ну его к черту! Не стал восстанавливаться, остался внештатным журналистом.
Из Москвы в Липецк
С.С.: — Вы родились в Москве, на Таганке. Как Вы оказались в Липецке? Люди обычно движутся в противоположном направлении, из провинции в Москву. За заработком, за какими-то проектами едут, многие оседают в столице. Редко встретишь человека, который перебирается из столицы в провинцию.
М.Г. — Меня после лагеря, в сентябре 63-го, не пустили в Москву. Когда я выходил из лагеря, меня вызвал начальник спецчасти и говорит: «Куда тебе давать направление и билет?» Я говорю: «В Москву». — «Нельзя в Москву. Говори, куда?» — «В Москву». — «Нельзя!» — «В Москву». — «Что ты надо мной издеваешься!! Ты же понимаешь, тебя не пустят в Москву!» Я ему: «Объясните мне, каким документом. У меня нет поражения в правах, нет ссылки. Почему меня в Москву не пускают?»
С.С.: — Наверное, был какой-то «запретный список» городов.
М.Г.: — Было так называемое «положение о паспортах». В соответствии с этим положением люди, имевшие судимость по 58-й статье, в Москве жить не имели права, пока у них есть эта судимость. У меня был приятель из Минска, актер ТЮЗа. У него в Минске жили мать и сестра, он мне дал письмо к ним, говорит: «Поезжай». Я взял билет в Минск. А когда приехал в Москву, узнал, что мать тяжело заболела. Ее оперировали, все обошлось нормально, но Минск все-таки далеко, мне надо было поближе обосноваться.
С.С.: — Мать жила в Москве?
М.Г.: — И мать, и бабка. Мой дед по матери был коренной москвич. Отец больше ездил по разным стройкам — он опытный монтажник был. Стал мне рассказывать о городах в радиусе 200—500 километров от Москвы: Калуга, Ярославль, Рязань, Тула и так далее. Из всех городов мне больше всего понравился Липецк.
С.С.: - Почему?
М.Г.: — Ну, во-первых, название такое: Липецк, липа... Красиво. Потом, там сильная промышленность4. Я молодой был, думал: промышленность — это очень важно, это хорошо. Третье, отец говорит: «Там интеллигенции много. Утром еду на работу, все читают». Не знаю, правда, где это он увидел. Да, еще липецкий педагогический метод5. Я подумал, если город имеет свой педагогический метод, это уже интересно. «Хорошо, — говорю, — поеду в Липецк». Но сначала отец купил мне и себе туристические путевки в Сочи. Там на танцах я познакомился с женщиной. «Откуда вы?» — спрашиваю. «Из Липецка», — говорит. «Ух!» — говорю я. «А вы тоже из Липецка? — интересуется она. — Нет? А откуда?» Ну, я ей и сказал, откуда я прибыл. Мы с ней подружились, и я пошел в поход не с той группой, где мы с отцом были, а с ее группой. Там хорошие ребята были. Потом она улетела к себе в Липецк, я снова приехал в Москву и пригласил ее на праздники. Это были ноябрьские праздники 63-го года. Она сначала отказалась, потом приехала. Меня в это время заловила милиция, чуть не посадили... Дело в том, что я дал подписку, что уеду, потому что нарушаю это их «положение о паспортах».
В милиции, когда я написал заявление о прописке, начальник выдвинул ящик стола, что-то там листает. Я глянул — это самое положение. Целая книга оказалась! Он полистал, нашел, говорит: «Мы вам откажем». Я: «Можно взглянуть?» — «Нет, это для служебного пользования». В общем, взяли с меня уже вторую подписку. 9 ноября уехал я в Липецк, устроился на работу, а 29-го мы с Валей поженились. Нам даже дали комнату на Советской, рядом с горкомом партии.
С.С.: — Интересная история. А пробовали вернуться в Москву?
М.Г.: — Как сказать... Мы жили в Липецке, а московская квартира осталась. Мне советуют: «Ты разведись и там пропишись». Я попытался, но мне в Москве такой показали кукиш! Я хотел в суд подать, не остановился бы перед этим (в то время, 81-й год, это было прямо-таки хулиганство). Но мать очень нервничала из-за этих чиновников, и я подумал: что я буду мучить ее? Вообще, я на Липецк нисколько не в обиде. Наоборот, я считаю, довольно интересный город. В смысле историческом... А знаете, терроризм политический зародился в Липецке. Тут народовольцы собрались и учинили свою организацию, которая потом стала стрелять и взрывать всех подряд, вплоть до Александра Второго6. У нас в парке стоит памятник народовольцам. А у меня фотография есть (я послал ее своему подельнику Меньшикову): стою на фоне этого памятника, и подпись: «Вся зараза пошла отсюда». (Смеется.)
Вообще, я считаю, что стремление «из провинции в Москву» — порочное. Я очень рад, что оно сейчас ослабло. Говорят, в Москве выше заработки. Но ведь и расходы выше. Хотя дело не в этом. Эта скученность... Москва растет какими-то неестественными темпами. Давно уже установлено, что наиболее экономичный город — не только с экономической, но и с культурной точки зрения — это 500-тысячный. Липецк как раз такой. Во-вторых, я считаю, провинция всегда питала своими корнями столицы, а вот столицы не отвечали взаимностью. Именно в соответствии с этими взглядами я, получив в 1997 г. по закону о жертвах политических репрессий квартиру в Москве, без колебаний отдал ее зятю и остался в Липецке.
А в Москву я приезжаю иногда. У меня там очень хорошие друзья — школьные, институтские.
С.С.: — А темп жизни? Иногда говорят: «Москвичи — суетной народ. Мы не можем в Москве. Там все куда-то бегут...»
М.Г.: — В Липецке темп тоже довольно приличный. Вообще, меня это не беспокоит. Ну, подумаешь, темп... Я в этом отношении перестраиваюсь достаточно легко.
С.С.: — Как насчет театров, музеев?
М.Г.: — Честно говоря, я не театрал. Но иногда в театр хочется сходить. В «Современник», например, в родной «На Таганке». Театральная жизнь в Москве бьет ключом. Но и у нас тоже не так все плохо. Вот, например, муниципальный театр появился. Что еще... музей есть краеведческий. Есть художественная галерея. Конечно, с Третьяковкой не сравнить.
Признаюсь... может, это интеллектуальное уродство... Вот сейчас у нас из Эрмитажа привезли выставку. А мне было известно, что в деле с этой выставкой люди набивали себе карманы, там вращались огромные свободные суммы. Все туда ходили, я не пошел. Да и вообще, сейчас столько альбомов великолепных. Прищурюсь — и можно подумать, будто я стою в Третьяковке или в Эрмитаже. Плюс высокого уровня профессионалы все распишут, расскажут. Конечно, кому как. Хотя прошлым летом мы с внучкой были в Москве и целый день не вылезали из Третьяковки.
С.С.: — Вообще, любите ездить, путешествовать? За границей где были?
М.Г.: — Ни разу не был! У меня две мечты про заграницу. Первая — пожить в Париже неделю-две...
С.С.: — Почему Париж, а не, скажем, Вена или Лондон?
М.Г.: — Не знаю, мне как-то ближе Париж, хочется его посмотреть. Хотя Вена и Лондон, конечно, тоже интересно. И второе — походить по какому-нибудь промышленному предприятию, немецкому, американскому, французскому, английскому. Посмотреть, как они работают, как это у них организовано, как они ведут себя. Мне это интересно.
Компьютерщик
С.С. — Принято считать, что пожилые люди... Вы не обижайтесь...
М.Г.: — Я и есть пожилой, 70 лет все-таки.
С.С.: — В общем, пожилые люди пользуются компьютерами редко, а если и пользуются, то случайно или в ситуациях, когда ну совсем необходимо. И пользуются неумело. Марк Гольдман демонстрирует, какое это глубокое заблуждение. Почему Вы проявили интерес к правозащитной сети, к Интернету, когда это только зарождалось? Далеко не все отнеслись к этим идеям с энтузиазмом. М.Г.: — Начнем с того, что когда я работал в проектном институте...
С.С.: — Что за проектный институт? «Ящик» какой-нибудь?
М.Г.: — Да ну, какой «ящик»... Научно-производственное объединение «.Спецоборудование». У него был свой завод, свой проектный институт, свое конструкторское бюро. Делали оборудование для окраски тракторов, сельхозмашин, для автомобильных заводов тоже. Интересная работа была, я 12 лет этому отдал. Железки, химия, все вместе. Экология тоже. Можно сказать, я эколог по образованию, «по воде».
С.С.: — Гидротехник?
М.Г.: — Гидротехник, да. Когда я технические условия сочинял, то работал на компьютерах. Примитивные советские машины. Потом, когда перешел в газету «Панорама», познакомился с современными компьютерами. Потихоньку это дело освоил. Затем Вы меня пригласили на семинар, это был 95-й год, август или сентябрь. Двухнедельный семинар, на котором я с удовольствием побывал. Хотя у меня была некоторая подготовка, но были и пробелы. Помню, как Вам сдавал экзамены, — кстати, есть даже снимок фотографический, как я сижу и что-то Вам сдаю. Тут я понял, какова роль компьютера в жизни общества!
Однажды говорю Меньшикову7, моему прогрессивному приятелю, который десять лет отсидел в лагере за свои идеалы (а он работал в редакции): «Ну зачем же ты тратишь время на переписывание? Вот, садись и правь». «Нет, говорит, — это творческий процесс». «Ну и что?» — отвечаю.
С.С.: — Можно сказать, что Вы технически прогрессивный человек.
М.Г.: — Совершенно верно. Я понял, что компьютеры нисколько не мешают творчеству. А потом, когда перешли к Интернету... Электронная почта... Я могу связаться с Вами в течение нескольких секунд, передать огромные объемы...
Хотя когда Нина Беляева8 на одном из наших съездов заявила, что Интернет — это новое слово, положительное, я сказал: «Да, но наряду с положительными там есть и отрицательные качества».
С.С.: - Какие же?
М.Г.: — Беззастенчивость какая-то и безответственность. Если я выступаю на собраниях и что-то говорю, то знаю, что дурость моя всем явлена будет. В Интернете повесил что попало, хоть матерщину, хоть бред какой-нибудь, — и все это видят, но не меня. То есть, Интернет как бы раскрепощает на поступки не всегда адекватные.
С.С.: — С другой стороны, есть и плюсы от этого раскрепощения. Человек получает возможность преодолеть свои комплексы. Например, студент, который побаивается открыто задать вопрос именитому профессору, здесь может легко сделать это, поскольку выступает анонимно.
М.Г.: — Плюсов, бесспорно, больше. Просто не надо закрывать глаза на минусы. Например, компьютерные грабежи банков, да и многое другое. Как с этим бороться?
С.С.: — Много времени приходится проводить за компьютером?
М.Г.: — Как ни странно, очень много.
С.С.: — Что же тут странного?
М.Г.: — Мне кажется, отдачи мало. Я все свои статьи пишу на компьютере, сижу-сижу, целый день сижу. Может быть, слишком растекаюсь мыслью, отвлекаюсь. Да, у меня есть такое. Один мой хороший коллега, тугодум, он очень медленно работает, но не отвлекается, и это хорошо, наверное, А я быстро переключаюсь. Быстро отойду от компьютера и быстро вернусь. А он так не может.
У меня есть сильная черта, которая помогает «держаться на плаву». Я легко обнаруживаю неясности. Когда Вы в Петербурге проводили семинар по компьютерам9, Вы там начали говорить о кодировках в Интернете. Нас было 12 человек. Ракович, Золотухин, Стас10. И вот Вы рассказали, спрашиваете: «Понятно?» Все молчат. Я говорю: «Не понял». Оказалось, они даже не поняли, что они не поняли, а я понял, что я не понял. (Смеется.) Я стараюсь все довести до максимальной ясности. И это зачастую помогает.
Вот в Интернете я бываю нечасто. По разным причинам. Хотелось бы чаше, конечно. Ограничены средства, стараюсь экономить. Иногда связь плохая. В Липецке единственный провайдер-монополист. И, честно говоря, я пока еще недостаточно знаком с некоторыми деталями работы в Интернете, не всегда получается эта моя пресловутая «ясность».
С.С.: — Большинство людей это не отпугивает.
М.Г.: — Я понимаю. Но есть люди-«алкоголики», помешанные на Интернете, часами там сидят. У газеты «Панорама» недавно украли пароль и «наработали» за месяц где-то на 12 тысяч рублей. Их поймали, будут судить, наверное, заставят деньги выплатить. Но я не такой. Я не наслаждаюсь, находясь в Интернете. Мне нравится, когда я получаю хорошую и полезную информацию. А это не всегда получается.
С.С.: — А то, что провайдер — монополист, сильно сказывается? Если завтра этот провайдер скажет, например, что Липецкое общество прав человека и лично Гольдман ведут антироссийскую деятельность и должны будут отключиться от Интернета, то что?
М.Г.: — Это вряд ли.
С.С.: — Ну, а если?
М.Г.: — Общий уровень нашей общественной организации достаточно... суровый, если так можно сказать. Мы, например, сейчас обжалуем закон Липецкой области о направлении представителей общественности в квалификационную коллегию областных судей. Мы готовы бороться на любом уровне. И если нас прижмут с Интернетом — ну, будем судиться. Вот на днях они потребовали предоставить массу документации — свидетельства, устав, свидетельство о праве собственности телефонированного помещения и т.д. в нотариально заверенных копиях. Так что Ваш вопрос предвосхитил реальную жизнь. Будем выяснять законность и целесообразность этих требований.
Правозащитник
С.С.: — Липецкое общество прав человека — Ваша собственная идея?
М.Г.: — Первая инициатива была от Калининой из правозащитного центра в Курске11. Она приехала сюда, говорила с Виктором Крысановым, он из «Демроссии», сейчас в СПС работает. Человек, продвинутый в общественном отношении. Он говорит: «Давайте организуем общество прав человека». Ну, давайте. Собрались мы, человек пять. Петелин из «Мемориала», Крысанов, я, другие. Кто будет директором? Все уже где-то заняты. Ну, давай — Гольдмана. Хорошо, говорю, я буду директором. В газете опубликовали, что создано Липецкое общество прав человека.
Один из наших ведущих специалистов, Лисин, правда, говорил, что это неграмотно — «общество прав человека». Надо «общество защиты прав человека». Я ему возражал, что защита — это только часть наших функций.
С.С.: — Есть еще просвещение...
М.Г.: — Совершенно верно, просвещение, законотворчество, мониторинг. Можно до десятка назвать. А «защита» — сужает, искажает. Лисин согласился. Он и устав помог написать. Первый наш проект назывался «Права липецких фермеров». Это было в марте 1995 года. А мы зарегистрировались только в феврале 1996-го.
С.С.: — Почему так долго тянулась регистрация?
М.Г.: — Я дал как юридический адрес свою квартиру, а там не было разрешения от домоуправления: квартира еще не была приватизирована. Спрашиваю: «А где нормативный акт, по которому я должен получать это разрешение?» — «Ну как же, — говорят, — это ведь хозяин...» — «Ну и что? Что изменится, если это будет наш юридический адрес? Почту я все равно буду получать». — «Но к вам люди будут ходить!» — «Они и без того ходят». Потом решил, ладно, мне легче исправить, пошел в ЖЭК, мне дали справку.
Еще у нас в уставе было написано «благотворительное». Правозащитная деятельность почему-то не считается благотворительной. «А мы хотим еще и благотворительной заниматься!» — сказал я им. Но легче оказалось исправить, чем спорить с дураками.
Исправил эти несколько пунктов, которые они мне указали, принес им. Они опять отказывают. На этот раз говорят: «Вы написали, что вы областная организация». Они запросили думу, и какой-то придурок оттуда написал, что областная организация должна иметь свои отделения не менее чем в половине районов области...
С.С.: — По аналогии со всероссийской, что ли?
М.Г.: — Да-да. И еще в том письме было сказано, что область должна создать свой закон, и на основании этого закона это должно быть предусмотрено. Дебилизм. Я написал протест вплоть до министра юстиции. Чиновники испугались, даже потребовали вернуть то письмо, с отказом. Я сказал — с какой стати? И нас учредили.
Но вообще, положа руку на сердце, должен сказать, что из 16 учредителей в ЛОПЧ работало только четыре человека. Я, Лисин, Мартынова (комитет солдатских матерей), Родионов... Он начинал с работы с обманутыми вкладчиками, жертвами «пирамид», а потом со- здал свою организацию — объединение потребителей «Защита». Лисин в прошлом году умер. Он был старше меня на 4 года...
С.С.: — Четыре человека - не так плохо. Нередки случаи, когда организации создаются вообще под одного человека.
М.Г.: — Ну вот, сейчас три человека, Мартынова, Крысанов и я, помогаем Родионову вести всякую работу. Мониторинг, например. ЛОПЧ делает доклад о нарушениях прав человека в Липецкой области.
Мне неудобно, когда я сравниваю свою деятельность с работой той же Вероники Марченко12. Она делает большое и нужное дело. А я вроде ничего не делаю... С другой стороны, в Липецке у меня большой авторитет. Очень большой. Люди идут ко мне, и я вынужден обслуживать их советами своими...
С.С.: — Вы имеете в виду людей, у которых права нарушены?
М.Г.: — Да. Я представляю их в суде, правда, сейчас уже реже. Думаю, главная моя задача — консультировать людей и помогать им сформировать свое представление о том, что надо делать, чтобы они дальше сами действовали. В исключительных случаях выступаю в судах. Сейчас вот одна история... статью пишу... Но у этих адвокаты есть, и Родионов совершенно правильно сказал: «Что ты лезешь? У них есть адвокаты, пусть работают. Если адвокатам будет нужна наша помощь — действовать через печать или, скажем, создать общественное мнение — ради Бога, мы готовы помочь. Но самим влезать — не совсем корректно». Поэтому даже если я вижу, что адвокат не совсем прав, я стараюсь говорить: «Разберитесь с адвокатом сами. Подумайте, где и что».
Сейчас, к тому же, законодательство усложнилось — представителей общественных объединений допускают до защиты только с решения суда. А суд, конечно, меня не пустит.
С.С.: — Вы не думаете, что, не будь Гольдмана, не было бы в Липецке никакой правозащиты?
М.Г.: — Честно говоря, я считаю, что этот авторитет, который я имею в Москве, в Липецке, в других местах, не во всем соответствует тому, что я реально сделал. Нет, я, конечно, много сделал... но это было совместно с другими! Например, создание базы данных по нарушениям прав военнослужащих для солдатских матерей. Были еще студенты, ребята нам помогали, у нас была юридическая клиника, общественная приемная, очень хорошо работали. Был такой двухлетний период, когда мы вели мониторинг судебных решений, мониторинг законодательства и прием населения — очень хорошо работалось. Одних законов Липецкой области мы проанализировали примерно 150 и все эти материалы передали своим депутатам.
Почему-то у меня большой, совсем не по заслугам, авторитет в лагерях. Мне пишут письма: «Помогите в этом, в том». Иногда такие странные письма, я и ответ не подберу. Но ходит слух, что Гольдман - он может помочь. И мы сейчас подписали соглашение с УИН13 о совместной деятельности в области соблюдения прав человека. Я в ближайшее время должен составить более детальный регламент. Как мы мотивировали свое желание: «Священники к вам ходят?» — «Ходят». — «А, извините, верующих там ну максимум 10 процентов. Им часовни строят. А мы почему?» — «Ну, давайте». Создали они школу социальной адаптации. Нас туда и «воткнули». То есть наша деятельность будет проходить в рамках программы «социальной адаптации».
С.С.: — А финансирование-то бюджетное у вас будет?
М.Г.: — Откуда... Мы как волонтеры будем ходить, и все.
Наставник молодых
С.С.: — Известно, что правозащитники в настоящее время — люди среднего и пожилого возраста. Как вы к этому относитесь? Возраст — естественный атрибут правозащитника, потому что активная гражданская позиция формируется с годами? Или, может быть, это, наоборот, неестественно, потому что правозащитник — человек активный, а наиболее активен человек как раз в молодом возрасте?
М.Г.: — Пожилые и среднего возраста люди уже определились. У них нет лихорадочного стремления найти работу, жилье, семью, появляется некоторая стабильность. Они могут уделить время... Кроме того, многие сами уже настрадались за свою жизнь, мириться с этим не хотят, помогают другим и получают также помощь. Вот у нас была юридическая клиника. Там была молодежь, хорошие ребята. Я им «выбил» три раза по три стипендии для работы. Но тем не менее ни один из них не стал правозащитником. Недавно встретил одну молодую женщину, она успела закончить два института, умнейшая девчонка, симпатичная, милая, вежливая, и с железной волей при этом. Но — не правозащитница. Я ее направлял на всякие семинары — в Тверь, в Петербург, она там всех покорила, ей потом приветы слали по e-mail. Но не стала правозащитницей. Никто не стал. Сейчас с нами сотрудничает Катя Симонович, хороший юрист. Но тоже не правозащитница. Если ее попросишь: «Помоги!» — она поможет.
Я себя все время ругаю. Не хватает времени. Слишком много дел набрал. Вчера пришли двое, я сидел с одним полтора часа, с другим час. Взял у нее приговор, сейчас буду писать... Чувствуешь, что человек неплохой, нужно помочь. И отказать, сказать, мол, ладно, идите, — не получается. Может быть, это даже мой недостаток. У них, у этих ребят, такого нет.
С.С.: — Почему так?
М.Г.: — Думаю, поиск места в жизни.
С.С.: — Современная ситуация более цинична к молодым?
М.Г.: — Совершенно верно. Но и не только. Нет еще осознания, что это делать необходимо, и всем вместе, в одиночку — не справиться.
Я был на семинаре в Москве, и там у нас были молодые ребята из организации... забыл название. Борются против ввоза ядерных отходов. Активные. Но, опять же, понимаете, побороться, поскандалить — да, а вот повседневно помогать людям...
Есть такая неправильная оценка, и она у Вас тоже неоднократно проглядывалась, что правозащитник не должен быть политиком. Я считаю, любой правозащитник неизбежно является политиком. Это если понимать политику не как искусство достижения власти и удержания ее. На мой взгляд, политика — это конструирование, совершенствование общества. И все правозащитники работают на эту идею. Но это у них вторично, а первична помощь человеку. У политиков наоборот. Я, конечно, говорю о нормальных политиках...
С.С.: — В сегодняшнем Липецке нет ни правозащитных, ни других молодежных общественных организаций демократического толка? «Околоправозащитных»? Или только «Идущие вместе»?
М.Г.: — Есть Молодежный союз юристов. А «Идущих вместе» у нас нет. Я, по крайней мере, не слышал.
С.С.: — Как вы к ним относитесь? Я не про шумные пиаровские акции вроде сожжения книг Сорокина, а вообще к тому, что появилась такая организация?
М.Г.: — В общем, положительно. Сама идея... что в этом плохого? Пусть они будут портрет Путина носить, но чтобы не вешали на стенку и не били морду тому, кто что-то там плохое про Путина скажет. Правда, мне не нравится их лидер. Такие глупости говорит! Во всех странах, а у нас особенно, суть организации очень сильно зависит от лидера.
С.С.: — Вы полагаете, что обществу нужно иметь, в частности, и такие «комсомольские» организации?
М.Г.: — Свобода организаций воплощается и в этом.
С.С.: — Понятно. Вы относитесь к этому как к праву?
М.Г.: — Конечно. Но когда они начинают агрессивные акции... Они не понимают, что в свое время советская власть диктовала мне, что я должен читать. Более того, я сидел с человеком, очень умеренный такой еврейский ученый, кандидат физико-математических наук. Его посадили за то, что у него в сейфе нашли «Доктора Живаго» на русском языке. Дали четыре года. Бред, идиотизм! И вот теперь эти люди начинают диктовать, что читать, что не читать... Пожалуйста, критикуй, если ты умный человек, пытайся привить мне хороший вкус, но на основе толерантности, а не так, что книжки, которые тебе не нравятся, ты будешь жечь.
С.С.: — Вы думаете, правозащитника надо воспитывать с детства, с какого-то возраста? Или человек в любом возрасте, если захочет, способен отказаться от равнодушного созерцания?
М.Г.: — Сложный вопрос. Например, я много общался с нашими студентами. Хорошие, честные ребята. Не могу сказать, чтобы особенно волевые, но проявления воли у них есть. Но они как-то больше поглощены... чтобы занять свое место в жизни. Жениться, получить квартиру, найти работу...
С.С.: — Значит ли это, что они потеряны для правозащитного сообщества? Допустим, у правозащитников появилась замечательная возможность воспитывать себе сторонников. Вы полагаете, что другие — те, которых не воспитали, — уже потеряны? Можно ли реально набирать кадры из тех, кто воспитан вне правозащитных традиций, не знаком с этими вещами, которым «не нужны» свободы? Или надо их пестовать с детского возраста?
М.Г.: — Отнюдь не потеряны. Просто надо знать, как к ним подойти. Теория малых дел. На этом же принципе нужно работать с нашими молодыми ребятами. Подойти и сказать: «Петя, ты юрист. Смотри, я был вчера в суде, где действительно происходит дикость. Пять человек уже два года под судом, там столько фактов, что пора их освобождать... Даже судья сидит, не знает, что ему делать. Освободить нельзя, не освободить стыдно. Прими их бесплатно, помоги». За деньги любой согласится, а вот бесплатно... Петя не пойдет, может, Вася пойдет. Может быть, что-то потом делать будет.
С.С.: — При этом даже не ощущая себя правозащитником?
М.Г.: — Да, просто как юрист. Может быть, и не юрист даже, а психолог, социолог.
С.С.: — Выступите в качестве гуру, дайте совет читателям портала: как обрести гражданскую позицию? Что нужно сделать в первую очередь? Обращаясь к молодым ребятами 16—17—18 лет, у которых собственной гражданской позиции, может быть, нет, или она только начинает формироваться? Что надо сделать для того, чтобы стать не просто участником сцен, рассчитанных на внешний эффект типа сжигания книжек или, как Вы говорите, борьбы, а чтобы эта работа приносила успех в смысле малых дел, чтобы она была ближе к традиционному пониманию правозащиты?
М.Г.: — Человек, который живет в обществе, должен, просто обязан хорошо понимать это общество, все его плюсы и минусы. Для этого он должен его изучать, читать, смотреть, ДУМАТЬ, обсуждать, спорить... Я в юности прочел очень много книг. Когда выходил из лагеря, наш лидер Краснопевцев бросил мне такую фразу: «Марк, тебе теперь надо читать, читать, читать, десять лет читать». А я думаю про себя: «Что это он? Ведь, кажется, что ни возьми — я уже все прочитал». Оказывается, я не так читал. Мы с ним в разговоре этого не коснулись, я это сам понял впоследствии.
Понимать общество — внутренняя потребность человека, гражданская обязанность.
После института меня распределили в районное жилищное управление. Я поработал и понял, что это совершенно недееспособная структура. Стал думать, как такое происходит, что надо улучшить. С этим и попал в лагерь. Сейчас в лагерь с этим человек не попадет. Но сознавать себя живущим в тумане — унизительно. Молодежь должна это понять. Унизительно не понимать, где ты живешь. Унизительно не видеть то, что видят другие. Унизительно не делать то, что улучшало бы жизнь. Достоинство человека требует понимания, в каком обществе ты живешь, и помогать хоть в чем-то его улучшению.
Я говорю так не потому, что хочу показать, какой я самобытный, мужественный, мол, смотрите — все в одну сторону, а я в другую. Нет, мне иногда тяжело бывает, что я, как белая ворона.
Собрали однажды конференцию в институте, где я работал. Меня специально туда послали из нашего отдела, чтобы я бунтовал. Они со многим были не согласны, но сами не хотели выступать или не могли. В зале 84 делегата, а всего людей сотни полторы. (Уже демократия началась. Раньше этих делегатов бы заперли, а тут — пожалуйста, слушайте.) Но голосовать имеют право только делегаты. Пять вопросов, из них по трем я «против». Голосую. Смотрю — получается странно. Когда обсуждали, на моей стороне было двое, трое, пятеро. А голосую «против» я один. Оказалось, эти мои союзники — не делегаты. Представляете, сидит зал, 83 человека голосуют «за», а я один «против». Конечно, мне неудобно, тягостно. Я правую руку левой рукой поддерживал. Но иначе я не мог. Я же вижу — явная муть, глупость. На этом противостоянии я разогрел весь зал. Потом были перевыборы директора, и прежний не прошел. За него проголосовало меньше половины. А новый директор уволил меня по сокращению. Понял, что, если они будут что-то такое творить, я скажу. Это не всегда легко. Не подумайте, что это предмет моей гордости. Это не гордость какая-то, это нормальный поступок нормального человека. Правда, приходится себя заставлять его делать.
Спорщик
С.С.: — Судя по тому, что Вы рассказываете и что я о Вас знаю, Вы довольно эмоциональный спорщик. Вы злопамятны или отходчивы со своими идеологическими противниками?
М.Г.: — Вообще, я человек незлопамятный. Но в Липецке есть несколько людей, с которыми я не здороваюсь. Если я делаю вывод, что человек непорядочный, неискренний, лживый, — я могу быть злопамятным. Это очень редко бывает. Кристальных людей вообще не существует, а мелкие огрехи можно и нужно прощать.
С.С.: — То есть Вы обычно говорите то, что думаете?
М.Г.: — Да. Неважно, как на это посмотрят окружающие.
С.С.: — Но тогда вы должны были испортить отношения с массой людей?
М.Г.: — Испортил. И с Вами были тоже споры, помните, по поводу Чечни. Я считаю, что надо перевести центр тяжести не на борьбу с самой войной, поскольку это бесполезно, а на борьбу с нарушениями прав человека со стороны федеральных войск. Им не надо говорить, что, мол, грязная война. Ведите войну, ведите, но человеческими методами. И осудить, конечно, широко и сурово боевиков — за работорговлю, рабовладение, заложничество... Свободу такими методами не добывают. Я вообще считаю, что пацифизм, как и анархизм, течения преждевременные. Анархисты что говорят? «Не надо государства, мы сами договоримся». Договаривайтесь, кто вам мешает. Но ведь не могут договориться! А если даже и договорятся между собой, то оставшиеся 99 процентов с ними не войдут в договор. Поэтому государство нужно. И когда протестуют против государства, я считаю, это неправильно. Они переносят центр тяжести с борьбы с недостатками государства на разрушение государства. И пацифизм — тоже.
С.С.: — Аверкиев14 по поводу пацифистов, которые отказываются от службы в армии в пользу АГС15, говорил: «Я этих ребят не понимаю. И сам бы так не поступал. Но поскольку у них есть право, гарантированное Конституцией, я их буду защищать». Это позиция нормального правозащитника.
М.Г.: — Сергей, и я так же считаю! Я сам никогда бы не пошел на альтернативную службу. И с Аверкиевым согласен.
Любитель оружия
С.С.: — Расскажите об увлечении оружием. Для правозащитника не очень обычное хобби.
М.Г.: — Я в юности занимался стрельбой, помимо других видов спорта. В основном стрелял из малокалиберной винтовки. Я и сейчас стреляю — вон, видите, на стенке пулеуловитель висит. Я в него стреляю. А там винтовка стоит. А тут пистолет, и даже не один. Я считаю, это полезно...
С.С.: — Разрешения есть?
М.Г.: — Для пневматики разрешений не нужно. Была у меня когда-то мелкокалиберная винтовка, я должен был ее или сдать, или получить разрешение, потому что в 1956 году ужесточили правила. Но я не успел. Мне любезный милиционер сказал: «Ну, я вижу, вы человек достойный. Офицер запаса, инженер...»
С.С.: — Вы офицер запаса?
М.Г.: — Ну да. После института. Так вот, этот человек сказал: «Ну ладно, оформляйте разрешение, пусть у вас будет». Представляете его разочарование, когда меня арестовывают как антисоветчика и сажают на шесть лет, а винтовку конфискуют! Такое же разочарование, наверное, постигло и военкома, к которому я приехал утром по его приглашению. Он хотел узнать, пью ли я. Я сказал, что пью только по праздникам. «Ох, хоть один нашелся!» — обрадовался военком.
А в этот день днем меня арестовали.
С.С.: — Военкому не повезло
М.Г.: — Не повезло не только военкому: меня арестовали 5 сентября, в день первого занятия в Университете марксизма-ленинизма.
С.С.: — А это зачем?
М.Г.: — Там я хотел разобраться в этих проблемах глубже, чем в институте.
С.С.: — А разбираться пришлось в мордовских лагерях?
М.Г.: — Да. Короче говоря, я был увлечен стрелковым спортом. Поскольку у меня есть еще одно хобби, очень продуктивное, я бы сказал, — обработка металлов. У нас такая была дисциплина в институте...
С.С.: — Дисциплина — понятно. А как металлообработка может быть хобби?
М.Г.: — Я интересуюсь этим вопросом. Во втором лагере я был фрезеровщиком. Хочу быть в курсе всех методов обработки. Конечно, все это на не очень профессиональном уровне, но тем не менее это мое увлечение. Металлообработка и конструирование, железки. Люблю это дело. Когда я работал в институте, в этой лаборатории, то чинил абсолютно все станки, все приборы. Естественно, когда это увлечение объединилось с хобби стрелковым, я заинтересовался, что такое винтовка и пистолет, как они устроены. Поэтому видите вот — журналы у меня. Диски компьютерные... «Артиллерия от альфы до омеги», «Стрелковое оружие», «Энциклопедия современного вооружения»...
Так вот, мои московские приятели подарили мне половину малокалиберного ствола. А у меня был приятель, он вообще липчанин, но уехал в Магадан. Человек — золотые руки. Увидев этот ствол, он сказал: «Отдай его мне, зачем он тебе?» — «Ну, я что-нибудь сделаю». — «Не сделаешь!» — «Давай спорить?» — «Давай!» Мы с ним поспорили, он дал мне год на изготовление чего-либо из этого ствола. И уехал. Время шло, пришла пора что-то делать. Я сначала хотел сделать что-нибудь капитальное. Какой-нибудь автомат, чтобы под водой можно было стрелять. У меня подводное ружье-то есть, но оно слишком громоздкое, а я хотел что-то маленькое, удобное, компактное. Когда я ездил в Москву, то ходил в библиотеку Ленина, брал там всякие иностранные книжки, журналы, смотрел, как все это сделано. Чертил. Во-о-от такая стопка чертежей у меня была! Потом приходит время, пора или выигры-вать, или проигрывать спор. Я решил выиграть и сделал самый примитивный переломный пистолет, однозарядный, малокалиберный.
Потом получилось так, что мы с одним моим институтским знакомым, его фамилия Сорокин, поехали на байдарках по Воронежу. И я взял с собой этот пистолет, чтобы проверить, пострелять. Ну, и этот знакомый «стукнул» на меня. Пришли и забрали — меня, пистолет, 50 пачек патронов... Подруга жены встретила как-то знакомого милиционера и спросила: «А правда, что Гольдман под следствием?» — «Правда». — «Что, оружие?» — «Оружие». — «И сколько же у него там оружия?» А тот оглянулся по сторонам и говорит: «Хватит, чтобы уничтожить всю парторганизацию Липецка». Вот такой был ей ответ. (Смеется.)
В общем, суд был в январе 1971 года, дали мне полтора года, посадили в лагерь. Лагерь был в Ельце. Работал фрезеровщиком, неплохо зарабатывал, занимался спортом, много читал, в основном классику. Вообще, там одно удовольствие было. Но у меня уже была семья, и моя дочь без меня подходила к школьному возрасту, меня это очень расстраивало и угнетало. Жена ко мне приезжала два раза на личное свидание, один раз с дочкой, другой раз сама...
Вот так. Я стараюсь быть в курсе всяких таких вещей. Вот, видите, большой и дорогой том? Это мне ребята на день рождения подарили. «Все пистолеты мира». С.С.: — Сейчас занимаетесь чем-нибудь помимо любительской стрельбы из пневматики?
М.Г.: — Нет, не хватает времени. Да и зачем? Вот, у меня винтовка, пистолет один, второй. Стреляй, сколько хочешь.
С.С.: — Прямо в комнате?
М.Г.: — Прямо в комнате. Иногда выхожу в лог, ставлю консервные банки и по ним, значит, стреляю. Иногда еще метаю ножи.
Спортсмен
С.С.: — В квартире я повсюду вижу разный спортивный инвентарь. Гири, эспандеры. Я знаю, в лагере Вы занимались штангой. Правда ли, что Вы чуть ли не чемпион по поднятию тяжестей?
М.Г.: — Ну, это стечение обстоятельств. У нас в Липецке штаб-квартира всемирной федерации гиревого спорта. Она лет пять назад проводила первенство области. Я выступил среди ветеранов. (Ветеран — это свыше 40 лет. От 40 до 64 внутри еще, по-моему, пять возрастных групп. Выше 64 уже никаких разделений.) Мои соперники были, конечно, сильнее. Один из них сорвал руку, у другого вырвалась гиря. И я, будучи на твердом третьем месте, стал первым. Я был там самый старый участник. После этого я несколько раз грозился принять участие в первенстве мира по гиревому спорту среди ветеранов. Но не получалось: то командировка на это время попадала, то денег не было.
С.С.: — А сколько вес гири в этом спорте?
М.Г.: — Вообще, двухпудовая гиря16. У нас, ветеранов, 24 кило. Для тех, кто старше 64, ввели пудовые гири. Но я еще с пудовой не выступал, только тренироваться буду. Кстати, в этом году будет первенство мира среди ветеранов в нашем районном центре Становое. Вот туда, может быть, я поеду. Нужно будет найти 750 рублей, точнее, 25 долларов — взнос за участие. Когда было в Запорожье, я было намылился поехать, но, во-первых, и денег нету, и я нетренированный. А сейчас осталось полгода — первенство будет в июне. Сейчас поднимаю гири регулярно. Чтобы к июню у меня была какая-то форма. Конечно, в лагере я занимался спортом регулярнее, чем если взять все периоды моей жизни, даже институтские. Спорт в лагере — такое «окно»...
С.С.: — Здесь ведь мешает еще и масса рутины?
М.Г.: — Совершенно верно. То одно, то другое. А в лагере что? Штанга есть, гири есть, площадки всякие есть. Очень интересные команды. Баскетбол там был развит до изумления. Волейбол похуже, но тоже приличный. Футбол — у нас в последнем лагере в Мордовии было шесть команд, каждое воскресенье мы проводили три встречи. Открытие сезона провели по сокращенной программе, не по 45 минут тайм, а по 20. По круговой системе провели. И наша команда, в которую я перешел, выиграла, я там два сезона играл, один сезон в команде «белых», а потом перешел в команду «синих». Это была интернациональная команда, которая потом получила название «Дружба», потому что там были все — украинцы, русские, евреи... Остальные команды были немножко с национальным оттенком. Была украинская, была прибалтийская. Была молодежная команда — красная. Не по мировоззрению, а по цвету маек. Все было очень хорошо развито. Но я считаю, что я все-таки недоработал там. Не из-за питания, нет. Питание, я считаю, было нормальным. Я весил там 80 килограммов, и это были одни мышцы. Надо было усиленнее заниматься.
Хотя я много перепробовал. Гимнастикой занимался еще со школы, и в институте. Стрельбой, легкой атлетикой, плаванием. Легкая атлетика — очень широкое понятие, там и бег, и прыжки, и метание, все понемногу. Конечно, без особых достижений. Но в гимнастике я по первому разряду выступал, поэтому уровень неплохой. Ну и гиря, штанга, коньки, велосипед немножко... Пинг-понг, шахматы, футбол, волейбол, баскетбол. Борьбой, боксом занимался.
Спорт — совершенно неотъемлемая часть человека. Я считаю, человек любой профессии и любого мировоззрения должен обязательно заниматься тремя вещами: компьютерами, спортом и английским языком.
С.С.: — Ну и как обстоят дела с английским языком?
М.Г.: — Ой, отвратительно...
С.С.: — Почему же?
М.Г.: — Не хватает целеустремленности. В лагере у меня был учебник. Был один американец, вокруг которого один мой приятель, Стасик Макаров, буквально полгода дневал и ночевал. В конечном итоге он стал великолепно говорить. У меня слух хороший, я могу произношение оценить. У него произношение было блестящее. Я мог то же самое делать, но — увы. Не хватило целеустремленности. Как, впрочем, мне не хватает целеустремленности и в компьютерах, и в спорте.
С.С.: — У вас заниженная самооценка.
М.Г.: — Факт есть факт. В компьютерах много пробелов, которые я мог бы ликвидировать. Видите, сколько литературы.
С.С.: — Буковский17, сидя в тюрьме, продвигал ту же самую идею о том, что необходимо заниматься языками. Насколько я помню, он этим и занимался. Теперь применяет знания на практике, живя в Лондоне.
М.Г.: — Конечно, если бы я жил в Лондоне, уверяю вас, я бы... (Смеется.)
История про то, как на Марка Гольдмана напали хулиганы и как они за это поплатились
М.Г.: — Посадили предпринимателя. Жена его пришла в газету за помощью. Это было где-то в 99-м году.
С.С.: — В газеты за помощью ходили раньше, а в конце 90-х уже редко...
М.Г.: — Нет, к нам и сейчас ходят. В общем, сидит он, но его выдвинули в Госдуму. Инициативная группа собрала подписи, но — отказали. Избиратели подали в суд. Вот я сижу на суде и на диктофон все записываю.
С.С.: — Открыто?
М.Г.: — Вполне открыто. А потом диктофон кладу в карман. Вот в этот пиджак, могу Вам продемонстрировать. Суд заканчивается, им отказывают. Я иду пешком из суда в здание совета, потом в здание «Панорамы»18. Пришел в комнату, положил диктофон в стол, а потом отправился на улицу — купить что-нибудь к обеду. Дошел до киоска «Мороженое», купил два мороженых и возвращаюсь. Вошел в лифт, достаю ключи, нажимаю третий этаж. Двери уже закрываются, вдруг вламываются сначала двое, потом еще один. Я чувствую — что-то не так, но все равно говорю: «Ребята, нажмите еще раз третий». Они говорят: «Щас мы тебе НАЖМЕМ». И с размаху лупят меня по очкам. Очки падают... Я, дурак, стою с мороженым и с ключами. Мог бы дать одному, другому... но все-таки я человек интеллигентный... Лупят они меня, а один шлепает по карманам. С чего им меня бить? Думаю, им нужен был диктофон... Один заехал ногой в ребро, потом долго болело, хотя перелома не было. Морду они мне здорово разукрасили, фотография есть, для суда приготовил. Доехали до пятого этажа, я вывалился наружу, а они обратно в лифт и поехали обратно. Я побежал по лестнице вниз...
С.С.: — Большинство людей если и побежало бы, то в другом направлении.
М.Г.: — Но во мне все горело! Несправедливость, хамство, такие козлы! Я пробегаю через второй этаж, крикнул охраннику: «Помоги, меня избили!» Он такой тюфяк: «Может, не надо?» Я сбежал на первый этаж раньше них. Стою у лифта, не знаю, что делать. Открывается лифт, они трое выходят. Высокий впереди. А последним — тот, который меня по очкам ударил и по ребру дал. Я думаю — ну, сейчас я тебя сделаю. Я его не бил. Догнал, схватил, правда, два раза ударил спиной об стену и об вентилятор, затащил его в вестибюль, в это время подошел охранник. Я говорю: «Помоги туда, к себе поднять!» Подняли, позвонили в милицию, сдали его. Я поехал, все там написал. На следующий день нашли этих двух. Что оказалось? У одного пять судимостей, но ни разу не сидел — не совсем адекватный вроде был. Другой имел четыре судимости и два раза сидел. Третий судимостей не имел. Начали их судить. Прокурор просил по 9 лет. Дали первым двум по четыре года, а за третьего, который не судим, я сказал: «Знаете, этого человека нельзя в лагерь, он там попадет под дурное влияние». А он уже женат, кончил курсы троллейбусных водителей. Так получилось.
С.С.: — Выплачивали Вам какие-нибудь компенсации?
М.Г.: — Да! Я просил по два миллиона от каждого — старыми деньгами, это ведь было в 95-м. Судья сказала — два миллиона на всех. Я получил где-то... чуть больше миллиона. Им дали по новому Кодексу до двух лет. Хотя не имели права, у них обоих групповое преступление, второй пункт. Я так и понял, это наемные люди, их наняли, чтобы они отняли диктофон.
История про то, как Марка Гольдмана обозвали «еврейской мордой», а он выиграл в суде 500 рублей
М.Г.: — Еще работая в «Спецоборудовании», я подружился с одним членом партбюро, подполковником в отставке, ракетчиком. Тот программистом работал. Он однажды приходит ко мне, говорит: «Помоги, тут вот какое дело. Со мной на Камчатке служил мужик, теперь он майор в отставке. Его зять отсудил у него полдома, хотя никаких прав не имел». Я про эту историю написал в газету статью под своей фамилией: «Идеи Троекурова живут и побеждают». Напечатали. И вот этот зять, некто Терехов, примчался в редакцию, что-то там про евреев стал кричать. Редактор — трусливый такой был, говорит: «Пишите». И этот зять написал: «Прошу опровергнуть». Что опровергать, на каком основании — непонятно. Конечно, мы ничего не сделали.
Потом Верховный суд отменяет решение местного суда о том доме. Я пишу статью: «Верховный суд идеи Троекурова опротестовал». Кстати, в Лебедянском районе, откуда вся эта история, есть село Троекурово. А я, когда в свое время читал «Дубровского», не обратил внимания, где это действие происходит. И думал, что там они и жили, в имении Троекурово. (Смеется.) Оказалось, они где-то рядом с Волгой жили. Так вот, приехал я на повторный суд, заседание не состоялось, там подали какое-то новое ходатайство. Этот Терехов — жулик, неправ на 100 процентов. Я пошел сфотографировать этот дом, спорный. Одноэтажный дом, а рядом трехэтажный особняк зятя. Я фотографирую оба дома в перспективе, зять высовывается из окна и кричит: «Ну ты, еврейская морда, чего фотографируешь?!» У меня такая мысль... в лагере ведь был случай, когда меня назвали «жид вонючий»...
С.С.: — Да, я читал. Тому человеку плохо пришлось.
М.Г.: — Ну вот. А тут как его достанешь? Он в окне, и там забор. Кирпичом? Тоже, вроде, по-хулигански. Со мной адвокат был, говорит: «Вы на него в суд подайте». Я подал в суд, а в мили- цию — заявление о расследовании. Милиция, конечно, отказала. А суд тянулся, тянулся... Я требовал с него 75 тысяч за «еврейскую морду».
С.С.: — Почему 75 тысяч?
М.Г.: — Он своему тестю говорил: «Заплати мне 75 тысяч, я тебе отдам полдома». Я подумал — на тебе тоже 75 тысяч! Он, этот Терехов, через месяц сам подал на меня в суд. Мне и «Панораме», по 75 тысяч. Кончилось тем, что ему отказали полностью, а мне за «еврейскую морду» присудили 500 рублей. Это уже деноминированные рубли. Коллеги спрашивали: «Почему так мало?» «Морда недостаточно еврейская», - говорю. (Смеется.)
1 Марк Гольдман — бывший политзаключенный. Он был осужден в феврале 1958 года по 58-й статье Уголовного кодекса Московским городским судом к лишению свободы сроком на 6 лет («дело группы Краснопевцева») за распространение листовок с призывом к реформам. Подробнее об этом можно прочитать в интервью самого Гольдмана (htpp://www.hro.org/editions/karta/nr1718/goldm.htm) и в других материалах 17/18 выпуска журнала «Карта» htpp://www.hro.org/editions/karta/nr1718/index.htm).
2 В Мордовии находились лагеря для политзаключенных.
3 За незаконное хранение огнестрельного оружия и боеприпасов. Подробнее об этом см. в нашем интервью в части «Любитель оружия» htpp://www.hro.org/ngo/interview/gold/07.htm).
4 Липецк и сегодня известен своими металлургическими и машиностроительными предприятиями. В частности, именно здесь выпускают холодильники под маркой «Стинол».
5 Появившийся в конце 50-х — начале 60-х годов метод преподавания, требующий максимальной отдачи от педагога. Так и не получил широкого распространения. Подробнее о липецком педагогическом опыте см.: Ю.И.Исаев, В.А.Станкевич. Урок в липецкой школе: традиции и современность htpp://deptno.lipetsk.ru/institute/lip_oput.html).
6 Тайные съезды радикальных организаций «Земля и воля» и «Народная воля» состоялись в Липецке летом 1879 года. На них активно обсуждался вопрос об убийстве императора Александра II. Замысел был осуществлен 1 марта 1881 года в Санкт-Петербурге: император погиб от бомбы, брошенной «народовольцем» Игнатием Гриневицким.
7 Владимир Меньшиков был арестован по тому же «делу группы Краснопевцева», что и Гольдман. Подробнее об этом см. журнал «Карта» № 17/18 (htpp://www.hro.org/editions/karta/nr1718/index.htm).
8 Нина Беляева — лидер Коалиции «Мы, граждане» htpp://www.citizens.ru).
9 Речь идет о семинаре для региональных правозащитников по теме «Компьютерные сети и коммуникации» в Санкт-Петербурге в 1996 году, который проводила «Правозащитная сеть».
10 Василий Ракович (Краснодарский край), Михаил Золотухин (Нижний Тагил), Станислав Великоредчанин (Ростов-на-Дону) — руководители российских правозащитных организаций, участники семинара.
11 Елизавета Калинина, в то время руководитель Центрально-Черноземного центра по правам человека
12 Вероника Марченко, председатель Фонда «Право Матери». Интервью с ней опубликовано на портале «Права человека в России» (htpp://www.hro.org/ngo/interview/march/).
13 Управление исполнения наказаний.
14 Игорь Аверкиев, российский правозащитник, директор Пермского регионального правозащитного центра (htpp://www.prpc.ru/).
15 Альтернативная гражданская служба.
16 1 пуд = 16 кг.
17 Владимир Буковский, известный диссидент и политзаключенный. Неоднократно арестовывался КГБ за «антисоветскую деятельность», был заключенным в спецпсихбольницах и во Владимирской тюрьме. 18 декабря 1976 года был обменен советскими властями на секретаря компартии Чили Луиса Корвалана, арестованного у себя на родине режимом генерала Пиночета. Владимир Буковский написал несколько книг («И возвращается ветер», «Письма русского путешественника», «Московскиий процесс» и др.) В настоящее время живет в Англии.
18 Имеется в виду газета, где в то время работал Марк Гольдман.
Компьютерные сети в правозащите – 1995, №3 (5)
Контакт с провинцией – 1994, №2 (2)
Наследники Большого брата в Интернете – 1999, №2 (20)
Альтернативная гражданская служба и узники совести в новой России – 2000, №2 (24)
Прайвеси в Интернете – 2000, №3 (25)
Второй день: В информационном бункере. Репортажи – 2003, №1 (35)
