Опять судьба свела меня с чеченцем — Маирбеком Махмутовичем Кулаевым, шестидесяти двух лет, уроженцем Новых Атагов. Познакомились в больнице, где люди часто быстро и коротко сходятся. Я приходила навещать своего родственника. Когда больные были заняты на процедурах или отдыхали, подолгу разговаривали с Людмилой Николаевной, женой Маирбека, с утра до вечера сидевшей у его постели. То, о чем говорил Маирбек, показалось интересным, поэтому дома вечером по горячим следам записывала. О самом же Маирбеке расскажу со слов его жены.
Новые Атаги — красивое село. Красива и речка Аргунь, что разделяет Новые и Старые Атаги. Река полноводна, широка и быстра. Берега зеленые. Слава Аллаху, не разбомбили Атаги ни в первую, ни во вторую кампанию, а дома в селе — кирпичные, крепкие, большие. Саманных, какие строили раньше, почти не осталось. Мечеть — старинная, самая нарядная во всей Чечне.
За счет чего богато жили? Трудились. Был совхоз, работали там. А еще каждый имел по три-четыре коровы. Кур, овец — несчетно. Когда началась первая война, в 94-м, во главе администрации встал Резван Умаров. Все делал, чтобы не дать людей в обиду, поэтому его очень уважали. Нив какие боевики он, конечно, не ушел, все время был в селе, а в 98-м его убили. Кто — поди узнай...
Маирбек успел выучиться и пожить при мирной жизни. В 56-м окончил школу, и летом того же года умный и способный провинциал отправился покорять Москву. И покорил, то есть поступил в историко-архивный институт, который окончил в 61-м. Пока учился — увлекся этнографией, наукой, изучающей бытовые и культурные особенности народов мира, происхождение, расселение и культурно-исторические взаимоотношения людей. Написал работу на конкурс. Выиграл его, за что и предложили парню аспирантуру в НИИ этнографии Академии наук. Это было очень лестное и перспективное по тем временам предложение. Учился, мешая день с ночью, увлечен был страстно. Но однажды, подняв голову от книг и выйдя прогуляться, познакомился с девушкой Людой — Людмилой Николаевной Антоновой, которая тоже была не москвичкой, а из Павловска Воронежской области. Влюбились друг в друга быстро и с женитьбой не стали тянуть. Родители Люды не противились, ибо тогда, в середине шестидесятых, национальный вопрос так остро еще не воспринимался. А вот родители Маирбека, узнав, что женился он на русской, не возликовали, но, когда привез он Люду в Новые Атаги, быстро прониклись симпатией к невестке: Люда была умна и уважительна, не лезла со своим уставом в чужой монастырь. Однако потом в Атаги ездила не часто, Маирбек же — каждый год.
Люда окончила химико-технологический институт и всю рабочую жизнь проработала в одном НИИ — была ведущим специалистом. Кандидатские защищали они в один год, а вот докторскую защитил только Маирбек: сынок Магомед-Миша нуждался в родительском догляде, и эту миссию Люда взяла на себя. Вообще-то Магомед-Миша до школы больше рос у бабушки с дедушкой в Павловске и считал себя, как и все, русским парнишкой. Но когда в Москве пошел в школу, впервые узнал, что не как все: чеченец. Осознав себя «не как все», стал каждый год с отцом ездить в Атаги, а когда кончал школу — другого мнения не имел: тоже станет историком, этнографом, будет изучать ислам. Арабским начал овладевать сам еще в девятом классе. Преуспев, в институт стран Азии и Африки при МГУ поступил без труда: принимавшие увидели абсолютно целенаправленного юношу.
Закончив учебу, Магомед-Миша год не мог найти работу, но не бездельничал: хорошо овладел английским и французским. Женился на русской девушке Люсе. Уехали ребята в Куала-Лумпур, в Малайзию, где и живут по сию пору. Магомед-Миша профессорствует, светловолосая тоненькая Люся тоже прижилась на малайзийской земле и родила доченьку Санет.
Несмотря на хорошие оклады, Маирбек и Люда жили весьма скромно. И все-таки сумели купить двухкомнатную кооперативную квартиру и «жигуленка». Однако теперь, когда оба на пенсии, денег хватает лишь на еду и коммунальные платежи, а потому все последние годы не отказываются от помощи сына. И за предстоящую операцию уже заплатили «зелеными».
Маирбек держит тесную связь с Атагами — не только потому, что жалеет свой народ, односельчан, но и потому, что жив еще его старший брат Махмуд, 1915 года рождения, судьба которого необычна. В сороковом году, уйдя служить в армию, попал в Литву, которую тогда только-только «освободили от буржуазно-националистического элемента». Благодаря грамотности — хорошо знал русский и арабский языки — быстро стал старшим сержантом, помощником командира взвода. Войну 41-го встретил в лесу под Вильнюсом: рыли окопы, которые оказались ненужными. В плен попал в июле 41-го. Прошел несколько концлагерей, пробовал бежать. Последний лагерь был под Кенигсбергом — поэтому хорошо помнит немецкие названия городов Калининградской области. Возвращался через Белоруссию, там и достали его смершевцы: загремел в концлагерь, в Сибирь, в Красноярский край. О семье, о том, что в 44-м выслали всех чеченцев в Северный Казахстан, узнал лишь в 55-м, когда освободился. Поехал в Казахстан. Было ему в ту пору уже сорок. Влюбилась в него восемнадцатилетняя Сацита, родила ему пятерых дочек и сына. Погибла Сацита уже во вторую чеченскую войну — шальная пуля... Остался Махмуд с дочкой-калекой. Сын — в Тюмени, остальные — кто где. Маирбек помогает брату, чем может. Племянница шлет письма с оказией. Вот и недавно было письмо — атагинские новости. Убили русского солдата. В ответ — зачистка. Забрали человек тридцать молодых ребят. Матери вступились, воют. В ответ — выстрелы.
...Маирбек подолгу лежит с закрытыми глазами, но не спит. Видно, боль и слабость его одолевают. Когда становится легче — говорит.
— Что могу сказать о чеченцах? С русскими воевали они еще с начала XVII века, но до 1840 года отношения были более или менее мирными. Потом чеченцы изменили своему нейтралитету — русские потребовали полного разоружения. Для горца, особенно для чеченца, это было абсолютно неприемлемо. Война закончилась массовой эмиграцией одной части чеченцев в Турцию, другой — переселением с гор на равнину. Особенность чеченцев в том, что они никогда не знали феодального устройства, классовых и сословных разделений. В их общинах, управлявшихся народными собраниями, все были равны. «Мы все уздеди», то есть свободные, равные, — говорили чеченцы. Этой социальной организацией — отсутствием аристократии, равенством — и объяснялась безмерная стойкость чеченцев во всякой долгой борьбе, в частности с русскими.
Чеченцы всегда руководствовались адатами, то есть сводами правил, которые основаны на незыблемых обычаях предков. Жизнь вообще всех горцев основывалась на адатах. Кровная месть была в силе, но зато никогда не били детей — не из сентиментальности. Из боязни сделать трусами. Неукротимость, храбрость, ловкость, выносливость, спокойствие — все это характерно для чеченца. Конечно, с веками и десятилетиями характер народа менялся, но в чем-то оставался прежним. А сейчас, после двух войн и очень большой эмиграции чеченской интеллигенции, в Чечне остались не самые лучшие ее представители. Власти же постарались сделать из многих чеченцев террористов: еще до Дудаева семьдесят процентов работоспособных мужчин не имели дела, не могли найти применения своим рукам, и авантюра 94-го года заставила их взяться за оружие.
Маирбек устает, сильно задыхается, лежит некоторое время, прикрыв глаза, но потом снова начинает говорить. Видимо, то, о чем хочет сказать, не дает ему покоя.
— Знаете, из-за чего началась война? Из-за зависти. Чеченцы до войны жили лучше, чем люди в целом в России. Жили лучше потому, что трудились, не пьянствовали. Земля — благодатная. Потому те, кто был тогда в России наверху, решили: ага, сволочи, и так хорошо устроились — хотите еще лучше. Не будет этого! Оттого с таким остервенением бомбили. О! Зависть — великий двигатель истории...
Виноватых в развязанной войне — много. Во-первых, чеченские лидеры — бывшие и теперешние. Им нужна власть, только власть. Во-вторых, сами чеченцы, что клюнули на посулы. Виноват был, конечно, и глава государства, что, как когда-то Сталин, решил: чего это там чече-нишки подняли хвост! Дадим раз по мозгам — замолкнут. Только не учли: как и в Отечественную, на защиту родины встал весь народ.
Сохранилось огромное количество ценнейших документов по прошлой кавказской войне, которая длилась более полувека. Великий князь Михаил Николаевич, который командовал кавказской армией в 1852—1965 годы, после окончания войны обратился к русским офицерам с просьбой написать воспоминания. И их написали. Так появился «Кавказский сборник» — более тридцати томов. Но власти, вместо того чтобы посадить историков за изучение этого раритета, чтобы извлечь какие-то важные советы для современных чиновников, прозябают в неведенье, а офицеры, воюющие сейчас в Чечне, абсолютно ничего не знают о Кавказе, его истории, народе, обычаях. Хорошо знают одно: «черные», мочить в сортире...
Не могу, не могу смотреть, как простые чеченцы оказываются заложниками и федералов, и бандюг. И этот полный хаос будет продолжаться до тех пор, пока он будет нужен тем, кому нужен. А нужен он и властям, которые ловят рыбку в мутной воде, и, как ни странно, — новым чеченским чиновникам. Дорвавшись до власти, они, эти чинуши, действуют по принципу кумовства. Мне говорили умные и верные люди, что ничего, кроме подлогов, обмана, приписок, вопросов без ответов, от этих людей ждать не приходится. Востребованы не опыт, знание и соответствующее образование, а кумовство и, если тебя протолкнули на должность, — обязан делиться всем, что плывет в руки: обеденными столами, сиротскими одеялами... Чуть ли ни официально действует бизнес «50 на 50». Любой чиновник, допущенный до бюджетных денег, должен делиться с вышестоящим. Все доведено до страшного цинизма. Большинству чиновников на руку, когда «ни мира, ни войны». Мутная водица — самый выгодный промысел: гуманитарка перекочевывает на рынки, лекарства, пришедшие как бесплатные, продаются в частных аптеках. Многим военным и их гражданским подпевалам не нужно, чтобы жизнь как-то упорядочивалась, чтобы народ во что-то поверил. И чиновники, и военные развращены войной окончательно. Внутри же чиновничества — постоянные склоки, интриги. Даже выделенные на Чечню в 2000 году бюджетные деньги были освоены лишь наполовину. Это ли не чудовищно! На Чечню военную, где правят автомат, зиндан и кулак, наслоилась Чечня «мирная», где многое строится на обмане и мздоимстве. Мне говорили чеченские мужики, что толкутся в Госдуме или около нее и много знают о деньгах, идущих в Чечню: там с финансами — полный беспредел.
Должен прямо сказать — не обижайтесь, присутствующие здесь русские, — правительство, военные всеми силами стараются скрыть бесчинства, творящиеся в Чечне. А сокрытие злодейств — главное условие их продолжения. Войска ждут окончательной победы. Только что это будет за победа и во имя чего? В условиях партизанской войны отличить боевика от мирного жителя — крайне трудно, а потому врагами считают всех чеченцев мужского пола, включая и детей. Их прежде всего и хотят победить.
Конечно, большинству россиян плевать на Чечню. Но это... пока сына в армию не стали забирать. А чем дальше идет война, тем изощренней становится военный бандитизм. Военные делают все, что хотят. Боевики тоже не дремлют. Простые чеченцы перемалываются этими жерновами. Федералы за деньги продают «секреты»: в каких ямах и где находятся массовые захоронения чеченцев. Сложилась целая система торговли человеческим материалом.
Я болен сейчас и немолод, а если бы имел силы, уехал бы в Чечню — помочь народу вылезти из той помойки, в которую он попал. Очень жалко людей...
Людмила Николаевна разговаривала с врачами. Опухоль в легких у Маирбека большая, но они берутся оперировать, хотя сама операция, видимо, вызывает опасение: у Маирбека слабое сердце. Она старается держаться — муж не должен видеть ее слез. Мы с ней пытаемся отвлечь его от грустных мыслей.
— Этнический сепаратизм, — говорит Маирбек, — грубое и вредное явление. Воздвигнуть на нем новую цивилизованную общность невозможно. Мои соплеменники, к сожалению, этого не понимают. Все зациклены на своей правде. Полевые же командиры, которые выражают, как они думают, суть этой правды, вообще считают: так, как поступают они, — только и нужно. Когда размышляю о них — на ум приходит историческая аналогия: большевики, Ленин хотели продвинуть в народ свои идеи. Себя считали правыми и разумными. А на самом деле им нужна была власть. И люди увидели, что стало, когда они дорвались до нее. Чеченским лидерам тоже нужна власть и беспрекословное повиновение. Во имя этого идут на все. Поэтому их я ненавижу. Ненавижу и тех чеченцев, у кого на уме одно: бандитизм и мщение. Это — не люди. Я против смертной казни, но, когда человек систематически, целенаправленно убивает ни в чем не повинныхлюдей, — он должен уйти из общества, пусть и насильственно. Пока же хватают и гноят невиновных.
Говорят, во всем виноват ислам. Глупости! Сам по себе ислам, как и всякая религия, не призывал и не призывает к войне и уничтожению. Дело совсем в другом. Сейчас во всем мире продолжается национально-освободительное движение вчерашних колоний и полуколоний, которые формально считаются независимыми, а на деле остаются в положении второсортных стран, перенаселенных миллиардами бедных людей. Эти люди голодны, энергичны, плодовиты. Им нечего терять. И не правительства натравливают кого-то на кого-то. Светские правительства сами как огня боятся своих фанатиков-террористов. Они, эти фанатики, имеют свой интернационал, который расползается как метастазы раковой опухоли. Светские правительства пытаются заигрывать с этой силой — только ничего позитивного не получается.
Ну, а ваххабиты — вообще сектанты, причем ортодоксальные. И тут снова напрашивается аналогия. Что заставляло коммунистов идти на верную смерть? Духовный радикализм. Здесь — то же самое. И те, и другие — один человеческий тип: тип метафизического человека, живущего не «здесь», а «там». Это трудно понять, но это так. Они действительно затягивают в свои сети молодых, но комсомольцы двадцатых годов разве не делали то же самое? Еще раз говорю: к традиционному исламу ваххабиты не имеют никакого отношения. В традиционный ислам никто никого не тащит, ибо сказано в Коране: «нет насилия в вере». Четыреста лет живут в России рядом православные и мусульмане, и они всегда понимали: надо уживаться, потому что родину и соседей не выбирают.
Знаете, самыми большими зверями по отношению к русским, захваченным в заложники, являются сами русские. Наверно, слыхали про Клочковаи Лимонова, которые, перейдя на сторону чеченцев, издевались над соотечественниками почище самых свирепых боевиков. Это и понятно: выслуживались. Но беда-то втом, что это не единичный случай. Обезумевших, потерявших человеческий облик и творящих бесчинства среди православных, перешедших на сторону бандитов, предостаточно. Вот это — уже окончательный позор.
Судьба каждого человека в руках других людей, и в этом вижу ужас: люди друг к другу настроены по-звериному. А прокуратура — совершенно очевидно — не способна установить контроль ни над разгулявшимися боевиками, ни над федералами. Противостояние военных и мирного населения достигло пика, СМИ стараются об этом не говорить. Все как будто бы идет на поправку, только не так это, не так...
Ну убьют еще одного полевого командира, еще. Конечно, они — нелюди. Такие, как они, упыри, баламутят народ. Но ведь смерть этих упырей мало что изменит. Трагизм положения в том, что за годы войны выросло целое поколение, только и умеющее держать в руках оружие. Их психика абсолютно искорежена. Вот это страшно. Вот о чем надо думать.
Исламский мир умеет ждать. Это должны знать россияне, отправляясь воевать с чеченцами. Афганцы имели дух, веру и потому материалистической российской армии пришлось повернуть оглобли. Чеченцам — уже говорил — не нужна война. Единственное, чего хочет чеченец-земледелец, — чтобы скорее с его земли ушел последний федеральный солдат.
В России никогда не жалели людей — бабы еще нарожают. А СМИ притерпелись, привыкли: больше не орут, не кричат. Недавно в Грозном в подвале одного из домов нашли восемнадцать тел чеченцев. Фээсбэшники заявили: это — боевики. А где доказательства? Ведь даже когда местных русских убивают, это не всегда делают чеченцы. Если бы федералам действительно было жалко русских, они давно бы забрали их в Россию. Так должны были поступить нормальные люди.
Понимаете, доверие чеченцев к Москве, к федералам почти начисто потеряно. И это не только потому, что федералы, мягко говоря, некорректны. Это — в общем кризисе взаимного доверия. Ведь чеченское общество абсолютно лишено какой-либо правдивой информации. О внешнем мире, не связанном с их горем, чеченцы ничего не знают. Люди знают только о насилии и убийствах. Потеряны навыки цивилизованности. В полном информационном и культурном вакууме они превращаются в первобытных, и восстановить цивилизованность удастся нескоро. Потому сепаратисты так умело манипулируют народом. Никакой же контрпропаганды не ведется: тот, кто по роду службы должен был это делать, плюет на весь чеченский народ. А если ненавидеть весь народ — никогда ничего не получится. Из-за целенаправленной дьявольской политики нет людям покоя на их же земле. А ведь не только у чеченцев, у всех малых народов внутри заложен очень сильный инстинкт самосохранения, обороны. Пусть не обижаются на меня присутствующие здесь русские, но победить чеченцев смогут лишь тогда, когда бросят на республику атомную бомбу. Значит, выход один: разбираться с бандитами и договариваться со всеми остальными.
Да, у моего народа много недостатков, но он умен, работящ, непьющ. И если дать проявить таланты — горы свернет. И еще: где бы ни находился чеченец — он очень любит свою землю.
Знаю, скоро умру, а потому говорю то, что в душе: я сильно обрусел, но в глубине — чеченец. И так хочу счастья своей маленькой родине, что, если бы мои слова могли дойти до Бога, он что-нибудь бы сделал...
Москва, 2001 г.
