Записки с акцентом
Волею судеб я с десятимесячной дочкой на руках приехала в чужую страну, где говорили на языке, немного похожем на русский, но где образ жизни во многом отличался от того, что был на моей родине. Нелегко мне пришлось в первое время, много было пролито слез в уголке, но необходимость договариваться принуждала меня собрать все силы и стараться понимать и отвечать на чешском языке. Стимулом для меня было понимание того, что в этой среде я буду вращаться, жить и воспитывать дочку остальную часть своей жизни. Надо сказать, что гостеприимность, добродушность людей, окруживших меня, помогли мне выучить язык, свыкнуться с местными привычками, мышлением, средой и вообще с совсем иным образом жизни. Все это происходило в течение длинных шести лет, когда я работала дома в Праге и заботилась о своей дочке.
По-настоящему попасть в среду чешского человека мне пришлось в 1967 году, когда я поступила на постоянную работу на одно предприятие. Сталинские времена были позади, люди чувствовали себя более свободными. Я начала знакомиться с их мировоззрением, жизненным опытом, знаниями, отличавшимися от всего, что нам с детства прививали и чему учили в школе.
Не со злобой, а с легкой иронией они рассказывали о конце войны, о приезде советских войск в Прагу и их частое «Давай часы». В этих рассказах не чувствовались ни антагонизм ко всему советскому, ни злая насмешка. Ведь официальные сообщения восхваляли все, что происходило в Советском Союзе, а в этом была главная ошибка, которая в дальнейшем повлияла на взаимоотношения чехов, словаков и русских.
В 1968 году началась так называемая «Пражская весна», люди как будто проснулись и почувствовали себя полноценными членами Европы. Они могли признать, что Чехословакия стоит ближе к Западу, чем к Востоку, ведь когда-то она была одной из самых развитых промышленных и культурных стран Европы. Предполагали, что социализм с «человеческим лицом», без подозрений к друг другу, без боязни проявить свое мнение, мог бы стать результатом наступающей новой политики. В сплоченности вокруг Дубчека и остальных членов Центрального Комитета проявилось невиданное явление в чешском обществе. Поднялся железный занавес, за которым люди привыкли жить в изоляции от остального мира. Подул свежий ветер, чувствовались свобода, вольность во всех проявлениях человека.
В июне писатель Людвик Вацулик написал памфлет «Две тысячи слов», под которым подписывались не только представители культуры, но и люди всех профессий. Советские представители восприняли этот текст как одно из проявлений идеологической диверсии в Чехословакии.
К сожалению, весна и лето одного года не очень длинное время в жизни человека. Пришла осень, и настал конец всем надеждам и радостям. Ночь на 21-е августа осталась в моем сердце и сердцах большинства людей, как ночь страха, разочарования, конца неосуществленных надежд.
В описываемую ночь мы почти не спали, по радио транслировали один из митингов, на котором выступали Дубчек, Смрковский и другие представители партии и правительства. К нам пришли соседи и дрожащим голосом рассказывали, что по радио «Свободная Европа» передают о вторжении в Чехословакию войск Варшавского Договора.
Мы вышли на улицу, и действительно над головами, как при бомбежках (воспоминания с детства в Ленинграде в начале войны), гудели самолеты, на небе мелькали светлые точки.
На улицы уже выходили люди и охваченные ужасом смотрели на темные танки, тянущиеся, как гусеницы, к центру города; на них сидели уставшие, невыспавшиеся, немытые парни.
В своих соотечественниках я вдруг увидела оккупантов и с грустью и страхом смотрела как будто кадры какого-то фильма, проходящего в темноте перед слезящимися глазами. Всю ночь были слышны звуки летящих самолетов и танков.
В эту ночь темная, неосвещенная Прага почти не спала, а с рассветом вся страна как будто погрузилась в новую темноту. Советские войска, расположившиеся здесь «временно», задержались в стране на целых двадцать лет.
Утром городской транспорт не работал, люди по одному или группами пешком шли на работу. Некоторые молчали, другие делились впечатлениями о бессонной ночи, каждый думал о том, что принесет эта оккупация, как жить в новых условиях? Вдоль магазинов тянулись очереди, люди запасались хлебом, мукой, солью, памятуя о горьком опыте немецкой оккупации в 1939 году. Здание радиовещания еще не было занято советскими войсками, все слушали свободную передачу и инструкции, как поступать с оккупантами. В Праге в течение нескольких часов, в основном ночью, были сняты таблички с названиями улиц и изменены номера домов. В результате на следующий день советские войска ездили от улицы к улице, от одного дома к другому, блуждали, пока не попадали в нужное им место.
Писатель Дрда призвал народ: «Ни корки хлеба, ни капли воды советским оккупантам!»
Недалеко от нашего завода в парке расположились советские солдаты на танках. Я и еще одна сотрудница решили поговорить с ними, объяснить им, что они ошиблись, попали совсем в другую страну. Некоторые действительно и не знали, что они в Праге, думали, они в Германии. Единственное, в чем они были убеждены, что они пришли подавить контрреволюцию. Объяснение, что мы, также как и они, хотим жить в социализме, но по-своему, осталось без отзыва. Я старалась разъяснить им, что вторжение в чужое государство и вообще вмешательство во внутренние дела государства называется оккупацией, что чехи это понятие связывают с вторжением немцев в 1939 году. Предлагала солдатам повернуть свои танки и возвратиться домой. Позвали начальника (не помню, сколько звездочек было у него на погонах), он начал на меня кричать, откуда я, где живу, почему так хорошо говорю по-русски. Не оставалось ничего другого, как уйти, к сожалению, так и не убедив их. Они действительно приехали сюда по военному приказу, который, как известно, надо выполнять.
Вернувшись на работу, я услышала, что советские танки уже стоят у здания радиовещания. Люди нашли где-то бутылки с горючей смесью, некоторые танки уже горят и несколько молодых людей — чехов убиты. Беспомощность, слезы, злоба — все это отражалось и на моем лице. По дороге домой я встречала стоящие танки с солдатами. Парки, мосты и все свободные места, включая здания местных партийных комитетов и райкомов (что было совсем не понятно), были оккупированы. Я останавливалась почти у каждой группы солдат и опять старалась объяснить, что им дали неправильные приказы, что они попали не по адресу. Прохожие грозили им кулаками, на ломаном русском старались объяснить, что их сюда никто не звал. Слышалось: «Уходите домой, это наше дело».
Наступил второй день оккупации. К нам пришли наши знакомые (предприятия в тот день не работали), и мы вчетвером пошли пешком по Виноградскому проспекту на Вацлавскую площадь. На углах улиц стояли столы, люди подписывались под петициями, протестующими против оккупации. И я не пропустила ни один стол, чтобы не поставить свою подпись. Дома были обклеены плакатами, написанными вручную: «Иван, иди домой, ждет там тебя твоя Наташа!»
На Староместской площади около памятника Яна Гуса расположились солдаты — они играли на гармошке, читали «Правду». Но люди не заговаривали с ними, со злобой смотря на них, проходили мимо, некоторые грозили кулаками и кричали: «Уходите домой! Москва —вот туда!» Русские солдаты не понимали, почему люди смотрят на них с ненавистью, ведь они приехали нас освободить, как и в 1945 году. Я старалась им объяснить, что чехи никогда не забудут коварное ночное вторжение в их страну. Действительно, сегодня нынешнее поколение уже не питает особых чувств к своему бывшему славянскому брату, и нельзя сказать, что оно любит страну, откуда пришла в августе 1968 года так называемая помощь.
На углу Парижского проспекта и Староместской площади стоял советский солдат с автоматом, остальные наклеивали плакаты, на которых было написано, что чехи должны доверять советским войскам, ведь они хотят помочь подавить контрреволюцию. Я подошла к ним и в порыве злости хотела сорвать листовки, говоря, что все, что там написано, неправда. Один из солдат направил на меня дуло, еще момент — и он начал бы стрелять. До сих пор возвращаются ко мне эти ужасные воспоминания.
О том, что происходило в других местах и городах, как было застрелено несколько чехов и словаков, как русские пытались буквально расстрелять здание Музея на Вацлавской площади, предполагая, что это Рейхстаг, передавалось от одного к другому. Следы от пуль на здании Музея оставались еще несколько лет как свидетельство «интернациональной помощи».
Спустя тридцать лет не так-то легко воспроизвести все подробности, но в сердце каждого человека, пережившего эти события, остались до сегодняшнего дня горечь и ненависть ко всем захватчикам.
На следующий год после описанных событий, в результате виденного и пережитого, я вышла из гражданства Советского Союза и приняла гражданство Чехословацкой Социалистической Республики.
