Прошло 30 лет со времени проведения крупнейшей военной операции в послевоенной мирной Европе — вторжения войск СССР и его союзников в Чехословакию. Какими бы ни были политические и исторические оценки этого события, следствием военного вторжения стало массированное нарушение прав человека в суверенном европейском государстве.
Одним из высокопоставленных военных исполнителей операции был Александр Майоров. В 1968 году он командовал 38-й армией, а через несколько месяцев после вторжения был назначен Командующим Центральной группой войск (Чехословакия). Редакция журнала «Правозащитник» получила от генерала А. Майорова исключительное право на публикацию его свидетельств. Предлагаемые сейчас читателю фрагменты из мемуаров нигде и никогда прежде не публиковались.
Книга А. Майорова о вторжении 1968 года в Чехословакию выходит в издательстве «Права человека» в ближайшее время. (Ранее в этом же издательстве в серии «Свидетельства» вышла книга Александра Майорова «Правда об Афганской войне».)
Во вторник 20 августа во второй половине дня разразилась гроза. Гром и молнии напоминали канонаду, а сплошной ливень низвергался с небес, устраивая нам всеобщую большую помывку перед дальней дорогой.
Моя оперативная группа (передовой командный пункт — ПКГТ) — я на «Волге» с двумя радистами, три БМП и гри БТР 60 ПБ с небольшой группой офицеров штаба армии — была подтянута к заставе за Ужгородом. Поблизости располагался особый отряд, который возглавлял майор Бруниниекс: танковая рота капитана Кордаса и десант на ней — мотострелковая рота капитана Сидорова.
Мы ждали сигнала.
Сигнал поступил в 22 часа 15 минут 20 августа.
По рации четко и ясно прозвучало: «Влтава-666».
Ливень продолжался, а раскаты грома заглушали рев моторов.
Я незаметно для других перекрестился и скомандовал Бруниниексу:
— С богом! На Тренчин!
По второй радиостанции один за другим последовали доклады командиров дивизий с подтверждением о получении сигнала. Вот и генерал Тукеев, уже готовый двинуться по левому маршруту на Кошице — Брно, тоже доложил: «Сигнал получен. Сигнал получен. Выполняем. Выполняем».
Дождь продолжал шуметь в листве. А я слышал только рокот танковых двигателей и чувствовал, как учащенно бьется мое сердце.
Чехословацкая застава, ничего не подозревая, несла свою службу в обычном режиме: частые учения и передвижения войск на территориях обеих союзных стран приучили пограничников не беспокоиться: ведь союзники не держат камня за пазухой...
Позади первые 200 километров. Я со своей оперативной группой на «Волге» остановился на обочине шоссе перед тремя танками Т-55 из состава разведывательного дозора спецотряда под командой Бруниниекса. Где-то рядом городишко Попрад. Тут и следует перевести дыхание. И — стрелки часов. Центрально-европейское время...
В Москве 6, а здесь — 4 часа утра.
Оставшись в машине, я открыл дверцу. Подошли замначальника оперативного отдела штаба армии подполковник Шевцов и Спирин со своими головорезами. Над нами тарахтел вертолет. Я приказал Шевцову узнать причину остановки танков, но не успел закончить фразу, как Спирин цепко схватил меня за плечо и резко выкинул из машины. Задняя левая часть «Волги» с характерным металлическим хрустом оказалась раздавленной внезапно тронувшимся с места танком. Водитель и радист, сидевшие впереди, успели выскочить, а младший сержант (если не ошибаюсь, он был моим тезкой, тоже Александр), сидевший рядом, слева от меня, погиб...
Спирин и его люди схватились за оружие.
— Отставить! — крикнул я.
Под коленками у меня дрожало: нелепость такой гибели ничем не могла быть оправдана, она никак не предусматривалась и моими походными планами.
— Что ж вы, сволочи, делаете?! — заорал я на командира танка и механика-водителя, уже спрыгнувших на землю.
— Нам надо на Тренчин... Майоров приказал... — явно растерянно оправдывались бойцы.
— Так я и есть Майоров!
— Мы не узнали вас, товарищ генерал...
Конечно, танкисты не видели меня прежде в танковом комбинезоне, тем более я сидел в машине. Причина же ЧП состояла, вероятно, в том, что на место одного механика-водителя сел его сменщик. А предшественник оставил танк не только на тормозе, но и на первой скорости. От накопленной за время марша усталости он, очевидно, забыл сказать об этом дублеру, и тот, заводя двигатель, лишь снял машину с тормоза. Вот она и прыгнула на «Волгу». Следствие подтвердит или опровергнет это мое предположение. Но как бы то ни было, погиб наш боец.
Спирин был готов арестовать танкистов. Я не стал давать такой команды. Трагическая нелепость? Конечно! Но сколько их может еще случиться, когда всё происходящее сопряжено с движением гигантской военной машины — растаптывающей, сминающей, ломающей на своем пути многое, что могло бы жить!
Так был открыт счет нашим потерям в Чехословакии в августе 1968 года.
Разведдозор ушел на Тренчин. Ко мне подбежал генерал Юрчик, прилетевший на вертолете. В руке он держал карту.
— Выдвижение идет нормально, — доложил он. — Около двух часов ночи в Кошице Елбакидзе вел бой... Дал несколько залпов из БМП.
Я постарался сохранить хладнокровие.
— Приказываю командирам дивизий ускорить организованное движение. Доведите мой приказ! — потребовал я от Юрчика.
Он улетел на вертолете, а я пересел на БТР и пошел на Тренчин.
Примерно в 12 часов местного времени Бруниниекс доложил по рации: «Я в Тренчине. Я в Тренчине. Встреча — плохая. Встреча — плохая. Жду вас. Жду вас».
Выходит, Кодай не стал регулировать движение наших войск при вводе их в Словакию. И встретил нас плохо... «Плохонько»...
Около 14 часов по местному времени я с оперативной группой (ПКП) въехал в Тренчин и, подъезжая к штабу Восточного военного округа ЧНА, увидел, что десять наших танков окружили по периметру здание штаба. У ворот стояли четверо часовых — двое наших автоматчиков из роты капитана Сидорова и двое безоружных солдат ЧНА.
Бруниниекс мне доложил:
— Генерал Кодай кричал и требовал: «Оккупант!.. Стреляй!.. Вы победили!..» Со мной было два автоматчика, и я сказал Кодаю, что я от генерала Майорова. А он и его заместители Пошик и Мохачек встали у стены и, раскинув руки, кричали: «Стреляй, оккупант!»
В такое трудно было поверить. Картина представала трагической для наших союзников, а для нас... чего уж тут слова подбирать — просто-напросто позорной.
Предстояла встреча с Кодаем.
Мы с Бруниниексом и Спириным, оставив охрану в приемной, направились в его кабинет.
Вошли. Я сказал:
— Наздар, содруги.
Ответа не последовало.
«Кто мы теперь? — подумал я. — Бывшие друзья? А ныне...» Этот момент в кабинете Кодая долго-долго будет кровоточить у меня в сердце, бередить душу и тревожить сознание... Надо было как-то выходить из этой трудной ситуации. И я шагнул вперед к Кодаю, еще не зная твердо, что намерен говорить и делать. Вижу: Кодай не слишком твердой походкой приближается ко мне, его влажные глаза полны укора. Он подошел, опустил мне голову на грудь и, сокрушенно рыдая, прошептал:
— Зачем вы это сделали, Александр?..
Отчаянию его не было предела, как если бы он оказался преданным самым верным другом.
— Как зачем? — Я матерно выругался. — Ты же сам этого хотел! Обещал регулировать движение наших войск от границы до Праги!.. А теперь — хнычешь!? — Я решил перехватить инициативу в этом диалоге.
— Я думал, этого не случится...
— Ну ни хрена себе!.. Ладно... что ты думал — уже дело прошлое. Я — выполняю приказ. — И, отстранив его от себя, продолжил: — Мне здесь определен ПКП. Отведи, пожалуйста, несколько комнат нам для работы.
К моему удивлению, Кодай быстро ответил:
— Есть!
— Ну вот и хорошо. И давай-ка теперь оба немного остынем. Гнев и раздражение — плохие советчики.
Я, Спирин и Бруниниекс вышли из кабинета. Не дай мне бог еще раз пережить такое...
Вскоре мой ПКП разместился в одном из крыльев 4-этажного здания штаба округа. КП армии сосредоточился на берегу реки Ваг, там же, где он находился в июле и куда ко мне приезжал генерал Кодай.
К 24 часам армия овладела всей зоной ответственности.
Рано утром 22 августа я доложил по рации начальнику Генерального штаба и Главкому ОВД о выполнении 38-й армией поставленной задачи.
Маршал Якубовский, как обычно, особо подчеркнул:
— Будь ближе к командующему Кодаю. Решай с ним всё по-хорошему.
По-хорошему... С ним-то я постараюсь найти какое-то оправдание нашим действиям, снизить его эмоциональный надрыв, помочь ему осознать ввод наших войск как крайнюю, но неотвратимую необходимость
Вечером 24-го мне позвонил Главком группы армий «Север» Павловский (его штаб к этому времени уже переместился из Легнице в гарнизон Миловице). Выслушав мой краткий доклад об обстановке, Павловский сказал:
— Надо расстрелять троих злостных контрреволюционеров. — И как-то неестественно хихикнул в трубку.
Я опешил.
— Вы не по адресу, товарищ главком.
— По адресу, Александр Михайлович. По адресу.
— Я не понимаю этого могильного юмора, Иван Григорьевич.
— А ты пойми, командарм. В Остраве верховодят правые. Немцова — секретарь обкома КПЧ по идеологии, Кубичек — ее сподручный, главный редактор газеты «Остравске Новины», Нелепка — фельетонист из этой газеты... Не все пока идет гладко, командарм. Дубчека и компанию под Ужгородом в каталажку посадили. А ты какую-то контру жалеешь. Короче, есть приказ Инстанции.
Мое удивление переросло в ужас. Я был потрясен этим необычным заданием главкома. Павловского я знал давно, уважал его и ценил. В бытность его командующим войсками Приволжского военного округа я служил первым заместителем начальника штаба этого округа. В Вооруженных силах он был известен не только как образованный и компетентный специалист. Многие знали его и как человека интеллигентного (я бы сказал, интеллигента тургеневского типа: и в реку не столкнет, но и тонущего не спасет). Короче говоря, услышать от него про инсценировку расстрела было делом из ряда вон выходящим. Не зря говорят: сентиментальные интеллигенты бывают непредсказуемо жестоки...
Но Инстанция? Кто же там мог такое придумать? Угадывается почерк моего земляка Суслова. Ну иезуит!..
Я проявил слабость. И выполнил это жуткое и безнравственное распоряжение...
Командиру 24-й Железной мотострелковой дивизии генералу Яшкину Г. П. я приказал взять под арест Немцову, Кубичека, Нелепку и в сопровождении охраны под командой начальника политотдела дивизии полковника Комарова, посадив их в закрытый БТР, ночью, к утру, нигде не останавливаясь, доставить ко мне в Тренчин.
Утром 25 августа, когда у меня в кабинете сидели генералы Золотое и Тукеев, открылась дверь и вошли полковник Комаров и трое арестованных в сопровождении двух автоматчиков. Комаров доложил:
— Товарищ командующий, ваш приказ выполнен. Арестованные доставлены.
Я сделал знак Комарову, чтобы он сел, а автоматчикам показал на дверь.
Трое арестованных, как по команде, потянули руки для пожатия, дескать, почему бы и не поздороваться. Я уже вошел в несвойственную мне роль и даже встать не соизволил. Показал им жестом: отойдите на несколько шагов назад.
Первые мои слова были таковы:
— Мне приказано вас казнить. Расстрелять или повесить, — я выдержал паузу, — это он решит. — И я показал на Комарова.
Арестованные молчали. Верили они тогда в скорую смерть или нет — не берусь сейчас судить.
— Я принял решение: если вы исполните мой приказ, и не будете заниматься — ни устно, ни печатно — пропагандой контрреволюции и возбуждать ненависть к нам, к Советской Армии и Советскому Союзу, то я вас помилую.
Арестованные, склонив головы, стояли бледнее белого полотна. Казалось, ноги их вот-вот подкосятся.
Золотое, Тукеев и Комаров молчали, видимо ничего не понимая в сути этого грязного спектакля.
— Могу сказать, - продолжал я издеваться над арестованными, ваша очередность определена. — Я еще выдержал паузу. — Кубичек умрет первым... Нелепка последует за ним... А затем и мадам присоединится...
Теперь, оглядываясь назад, даже трудно поверить, что все это происходило в кабинете командарма Советской Армии и что тем командармом был я, еще живущий ныне на свете старик.
После долгого молчания заговорил Кубичек. Неторопливо, заикаясь:
— Содруг Майоров, мы все выполним... печатать будем то, что только проверит и разрешит содруг. — И он показал на Комарова. Немцова добавила:
— Да, теперь я поняла, что такое социализм... Вы нам все ясно разъяснили. Социализм — это контроль... — И она иронично улыбнулась.
— А вы что скажете, Нелепка?
— Не буду больше ничего писать. Я со всем согласен...
— Полковник Комаров, освободите их из-под ареста. Пусть возвращаются к себе домой. Они теперь — наши друзья.
— Есть, товарищ командующий. Если вы живы, пани Немцова, пан Кубичек и пан Нелепка, пусть запоздало, через тридцать лет, я, старый человек, прошу у вас прощения за ту душевную травму, которую вам нанес. В тот день я пал так низко, как не следовало бы падать уважающему себя генералу. Да и вообще — человеку. Простите меня.
Из донесений командарма-38
Министру обороны Союза ССР
Маршалу Советского Союза
тов. Гречко А. А.
Главкому Вооруженными силами
стран Варшавского Договора,
Маршалу Советского Союза
тов. Якубовскому И. И.
Главкому Группой «Север»
Генералу армии
тов. Павловскому И. И.
Практически находясь три месяца в ЧССР (А. Майоров находился в ЧССР и летом, участвуя в военных маневрах вместе с союзными войсками. — Прим. ред.) и занимаясь изучением политической и военной обстановки в стране, считаю необходимым доложить следующее:
Политическую стабилизацию в ЧССР следует искать через стабилизацию и направление по социалистическому пути Словакии и Моравии. Этого можно достигнуть, если политически тонко влиять на ЦК КПС и лично т. Гусака, руководство ВВО и лично т. Кодая, на первых секретарей партии: ОСТРАВА — т. Ковальик, БАНСКА-БЫСТРИЦА — т. Тяжких, КОШИЦЕ — т. Костелянский. В этих органах для работы непосредственно с указанными выше товарищами необходимо иметь ответственных работников ЦК КПСС или ЦК КПУ.
Следует учитывать, что подавляющее большинство словаков и населения Моравии более дружелюбны к СССР, чем были к чехам до 21 августа с. г., и если нашей политической работой удастся снять горечь и обиду, вызванные вводом союзных войск, то руководство областей и районов, а затем и население быстрее, нежели в Чехии, с нашей помощью расправится с правыми силами. На первых порах необходимо особенно сильное наше влияние на т. Гусака и комвойсками ВВО генерала Кодая. [...]
С целью недопущения перебоев в производстве Словакии и Моравии целесообразно в Братиславу и другие крупные промышленные центры направить ответственных работников СЭВ. Есть данные, что на многих крупных предприятиях на исходе сырье, а выпускаемая продукция, главным образом предназначенная в социалистические страны, затоваривает склады и лежит без сбыта. Этим затруднением могут воспользоваться правые, истолковать в нужном им направлении, вызвать недовольство, беспорядки и озлобление против союзных войск. Решив таким образом и экономическую сторону в Словакии и Моравии, можно быстрее влиять в нужном направлении на центральное руководство ЧССР.
В целом проводя гибкую политику к политическому и военному руководству ЧССР, считаю целесообразным предложить в ближайшее время в каждой области провести изоляцию (арест) наиболее активных контрреволюционеров из числа руководящего состава. Не сделав этого, будет очень сложно и длительно вести процесс оздоровления широких слоев населения. [...]
А. МАЙОРОВ
30.8.68 года
