До тех пор пока в России не сформировались эффективные гражданские и государственные институты защиты прав человека, правозащитное движение является единственной силой, способной вести эту работу.
1. Введение
Заслуги российского правозащитного движения в сломе тоталитарного режима и формулировании идеологии демократических преобразований очевидны и общепризнанны. Однако столь же очевиден кризис, переживаемый сегодня правозащитным движением, по крайней мере в сравнении с рубежом 80-90-х годов. Если, конечно, мы рассматриваем правозащитное движение с точки зрения его социальной и гражданской значимости и именно как движение.
2. Проявления кризиса
2.1. Отчужденность, неукорененность правозащитного движения в сегодняшней России. Даже профессиональный политик сегодня ближе и понятнее рядовому россиянину, чем правозащитник. Если в дореформенное время «асоциальность» правозащитника была оправдана существованием тоталитарного режима, неинформированностью населения, когда правозащитник не мог быть не изгоем, то сейчас... Возможно, как с самооправданием в этой ситуации иногда приходится сталкиваться со своего рода правозащитным снобизмом в представлении о том, что народ, большинство, толпа могут быть не правы. В этом есть известная доля истины, но только доля. И уж тем более данное представление становится неуместным, когда сталкиваешься с ним как с одной из составляющих профессиональной правозащитной этики, что, к сожалению, проявляется и в том, как принимаются решения, и в весьма характерных оговорках.
2.2. Отсутствие стратегии, неконцептуальность деятельности правозащитного движения. Раньше — понятно: сопротивление режиму, донесение до народа слова правды и совести, борьба за права. Что сегодня? Многие из старых задач по-прежнему актуальны, но этой констатации мало.
2.3. Зацикленность на освоенных в 70-е годы сферах правозащиты (политические свободы, права заключенных, права военнослужащих срочной службы). Освоение новых направлений идет медленно, с сомнениями (социальные и экономические права, права в сфере культуры).
2.4. Недостаточное пополнение правозащитного актива хотя бы для простого воспроизводства.
2.5. Неадекватная сегодняшним условиям, крайне слабая правовая и методическая оснащенность правозащитных организаций. И это при столь мощном, хотя и латентном, спросе на «правозащитные услуги». Кроме того, отсутствие легко передаваемых и осваиваемых правозащитных методик и технологий во многом затрудняет привлечение и интеграцию в правозащитное движение новых активистов.
2.6. Неэффективное использование финансовых средств. Неоправданно много средств тратится на финансирование «внутреннего общения»: на конференции, семинары, «круглые столы». Обмен опытом необходим, но устная «передача опыта» наименее продуктивна, а методических разработок по практической правозащите почти нет (кроме пенитенциарной сферы и защите прав военнослужащих). Тематика конференций часто дублируется, а правозащитный актив невелик. В итоге: ездят одни и те же люди, вынужденные говорить одно и то же, — и все это оплачивается. В то же время гораздо меньше, чем хотелось бы, тратится средств на создание общественных приемных, социально-правовой патронаж, методические разработки, законодательные проекты, правовые и социологические исследования.
2.7. Чрезмерная политизированность, слишком жесткая связка с «постдемороссовскими» организациями, прежде всего с «Выбором России». В данном случае оспаривается не идеологическая близость правозащитных организаций и либеральных партий — в известном смысле она естественна. Оспаривается неуклюжее следование в фарватере определенного политического курса, хотя на политическом поле правозащитник по определению неэффективен: это поле столкновения групповых интересов, борьбы за власть. А правозащитник — над интересами и вне власти, его аргументы — право и совесть.
3. В чьих руках финансы и информация
Одной из основных причин сложившейся ситуации, помимо объективных, является доминирование в современном российском правозащитном движении течения, которое условно может быть названо «диссидентским консерватизмом». Под доминированием подразумевается, прежде всего, контролирование финансовых и информационных потоков.
Со многими оговорками, в качестве основных «носителей» этого направления можно назвать значительную часть старых диссидентов — лидеров правозащитного движения, а также тех, кто вошел в правозащитное движение на первой демократической волне, неся в себе, как и диссиденты, пафос сопротивления — то есть «демороссовский», жестко антикоммунистический актив.
4. Характерные черты «диссидентского консерватизма»
4.1. Политизированность, достаточно четкая политическая самоидентификация в качестве представителей либерального направления. В отдельных случаях имела место его ангажированность постперестроечным реформаторским режимом (1991—1994 гг.), интеграция в него, апологетика «гайдаровских реформ». Дело не в том, плохи или хороши эти реформы, а в том, что любая политическая апологетика, исходящая от правозащитника, неуместна.
4.2. Приоритет «идейной правозащиты» (сбор и обмен информацией о нарушениях прав человека, правозащитная пропаганда).
4.3. Правозащитная специализация — политические и связанные с ними права, права заключенных, в последнее время - миротворчество.
4.4. Космополитизм (имеется в виду строго научное, безоценочное содержание данного термина. В возможной дискуссии по этому поводу следует избегать исторических реминисценций).
4.5. В определении содержания правозащитной деятельности (что и от кого защищать) — доминирование внутренних, субкультурных мотивов. Относительная независимость и индифферентность к «колебаниям спроса» на те или иные виды «правозащитных услуг». Отсюда домашность, догматизм, специфическая патриархальность.
5. Новые правозащитники
С 1992 года, а возможно, и раньше, формируется другое правозащитное направление, генетически лишь частично связанное с диссидентской субкультурой. Данное течение находится в зачаточном состоянии, и, опять-таки очень условно, его можно было бы назвать «правозащитным модернизмом». Представители этого направления в основной своей части пришли в правозащиту либо из обществ защиты прав потребителей и других подобных общественных новообразований, либо были вовлечены в движение через участие в программах грантов.
6. Черты «модернистов»
6.1. Склонность к аполитичности, по крайней мере к внепартийности.
6.2. Правозащитная специализация — социальные и экономические права.
6.3. Приоритет непосредственной, практической правозащиты (создание консультационных служб, социально-правовой патронаж, попытки лоббирования в органах власти законодательных проектов и других правозащитных инициатив).
6.4. Активная социализация, «работа с массами».
6.5. Активное реагирование на «правозащитный спрос». Гибкость в определении средств и методов правозащиты.
7. Пути выхода из кризиса
7.1. Должны быть сформулированы основные стратегические цели и принципы российского правозащитного движения на современном этапе. Возможно, речь должна идти об обретении новой правозащитной парадигмы для посткоммунистической России. Для этого необходимо:
— проведение предварительной максимально широкой дискуссии;
— проведение всероссийского правозащитного съезда, на котором речь должна идти не о создании единой организации (как ни соблазнительно это может показаться), не о программе действий, а именно о целях и принципах правозащитного движения в России на рубеже тысячелетий. Подобная проблема не может быть решена голосованием, необходимо неформальное согласие, общепризнанность.
7.2. Необходима концентрация усилий правозащитников на непривычных для классического диссидентства, но в настоящее время наиболее социально и гуманитарно значимых сферах правозащиты, таких, как социальные, экономические и культурные права. По опыту Пермского регионального правозащитного центра, помимо традиционных обращений по вопросам защиты прав репрессированных, военнослужащих и осужденных, не меньшую, а даже большую озабоченность граждан вызывают нарушения права на труд, прав потребителей, прав на социальное обеспечение, образование и медицинское обслуживание, прав ребенка, авторских прав, прав в сфере экологии, прав налогоплательщиков и т.д. Некоторые из этих прав, возможно, не зафиксированы в специальных международных правовых актах, но они производны от классических прав и свобод, вытекают из самой логики правозащиты, а самое главное, вытекают из реалий российской действительности. Часто нарушителем перечисленных прав является не государство, а частные юридические и даже физические лица. Однако до тех пор, пока в России не сформировались эффективные гражданские и государственные институты защиты этих прав, правозащитное движение является единственной силой, способной вести эту работу.
7.3. Необходимо перераспределение благотворительных финансовых потоков с учетом приоритетности финансирования проектов, направленных на создание правозащитных консультационных и патронажных служб, разработку методик, законопроектов, проведение исследований в области права.
7.4. Крайне важно создать несколько информационно-методических центров, желательно специализированных, которые взяли бы на себя разработку, тиражирование и распространение правозащитных методик и технологий. «Технологизация» правозащиты не только повысит эффективность нашей деятельности, но и будет способствовать привлечению новых активистов, так как облегчит их интеграцию в движение, стимулирует интерес активной части населения к правозащитным методам решения общественных проблем.
7.5. Необходимо дистанцирование, по крайней мере формальное, от каких бы то ни было политических группировок. Обретение самостоятельности и большего доверия населения через отказ от политических амбиций (непосредственное участие правозащитников в принятии политических решений, в деятельности руководящих органов политических партий).
8. Гуманистическая парадигма
Сегодняшнее мировоззрение большинства правозащитников формировалось в рамках либерально-демократической парадигмы, где права человека неразрывным образом и прежде всего связаны с таким основополагающим понятием либерализма, как Свобода. Обладание тем или иным правом означает, прежде всего, свободу в определенных действиях. Необходимыми минимальными гарантиями соблюдения прав являются предоставленные законом свободы, и прежде всего свободы политические. Отсюда очень важна формальная сторона прав человека — публичное законодательное их провозглашение.
Подобный подход к правам человека естественен в условиях тоталитарного общества с его тоталитарной несвободой и беззаконием, господством неформального квазиобычного права. В настоящее же время, когда формальное провозглашение и узаконивание прав человека стало для государства делом относительно простым и привычным, на первый план выступает ставшая очевидной проблема глубинной, сущностной неспособности российского общества и его институтов уважать права человека, соблюдать их, относиться к человеку по-человечески, гуманно.
В этой ситуации формирование стратегии и принципов правозащитной деятельности более уместно в рамках гуманистической парадигмы. Тогда на первый план в концепции прав человека выступают такие понятия, как Достоинство, Человеколюбие, Солидарность, Самоценность Человеческой Личности, а сами права человека становятся гарантией человеческого в человеке, его видовой определенности. Правозащитник не столько добивается свободы и свобод, сколько оказывает помощь, противодействует произволу, помогает человеку остаться человеком во враждебном негуманном обществе.
