Кулаки сжимались от бессилия: гибнут дети, сотни детей — а от тебя ничего не зависит!..
Где-где, а в Пятигорске мы это уже проходили, и, к несчастью, не один раз. И об этом уже столько написано, что сегодня просто опускаются руки: нас не слышат. Не хотят слышать. Ни стонов, ни плача, ни криков о помощи, ни обличительных речей.
Поэтому сегодня я не хочу задавать власть имущим безответных, а значит, бесполезных вопросов: почему наша большая и мощная страна беззащитна перед злом, имя которого знает каждый, почему государство, нанятое гражданами на их деньги, не может (или не хочет?) обеспечивать их безопасность?
Я не стану спрашивать, почему нам все время бессовестно лгут чиновники всех мастей. Неужели в Беслане (маленьком осетинском городке с 30 тысячами жителей, где все знают друг друга в лицо) вплоть до 8 сентября (именно в этот день была обнародовано официальное число погибших) не могли сосчитать, сколько заложников бандиты удерживают в здании школы? И даже после интервью господина Аслаханова одному из российских телеканалов, в котором он проговорился о том, что заложников — 1200 человек, все остальные телекомпании-дезинформаторы России продолжали сообщать о 350.
И почему точное число не назвали ни Леонид Рошаль, ни Руслан Аушев, участвовавшие в переговорах с бандитами с самого начала трагедии?
Я не буду спрашивать у представителей прокуратуры, какие еще доказательства, — если имеются свидетельства собственно заложников — нужны следствию, чтобы убедить его в том, что акция по захвату школы планировалась задолго до 1 сентября. Люди в один голос говорили о том, что бандиты заставляли их вскрывать пол в спортзале и доставали оттуда спрятанное летом строителями оружие и боеприпасы. Кто нанял этих «строителей» и откуда они? И почему никто не проверил, каким таким «ремонтом» они там занимались?
Я не хочу знать, чей именно и чем конкретно затуманенный взгляд принял тело бандита, покрытое копотью, за «негра»? И какие отметки были у этого эксперта в школе, если он не в состоянии отличить европейца от представителя негроидной расы? И кому было выгодно, чтобы в телеэфире прозвучало слово «негр» для пущей достоверности утверждений об интернациональном составе бандитской группы?
Мне совершенно не интересно, почему нам так долго не сообщали о требованиях террористов. По официальной версии, в выброшенной ими записке было лишь слово «ждите», а видеокассета, которую передали захватчики, оказалась пустой. Правда, потом видеозапись происходившего в школе каким-то образом попала в распоряжение НТВ. Проявилась на ранее пустовавшей кассете? Теперь не так важно. Как не важно и то, почему террористы якобы требовали освобождения всех участников июньского нападения на Моздок, тогда как власти не раз сообщали, что «из тех» часть бандитов были убиты, части удалось бежать.
А птица феникс Евлоев? Он же «Магас», он же «Полковник» (говорят, действительно — бывший милиционер...). По официальной версии, он уничтожен в дни теракта в Моздоке, и чудесным образом воскрес из мертвых 1 сентября, но уже в Беслане.
Мне даже в голову не придет спросить, каким образом автомашина с террористами проникла в Беслан: это до смешного понятно. Все же знают: просто — плати! Немного: 100—150 рублей — и везде получишь «зеленый свет»!
И совсем не интересно, почему спецслужбы допустили к зданию школы такое количество вооруженных «ополченцев», если они мешали спецназу. Не знаю, как вы, а я в шаблонное «ситуация под контролем» не верила с первого звука. Какой контроль, если тот же «калаш» бьет на полтора километра... Почему бы не создать оцепление в этом радиусе, чтобы обезопасить людей?
Ни к чему задавать вопросы, не рассчитывая получить на них честных ответов. Главное — не в этих деталях. Проблема в другом. Мы никогда не сможем жить в мире и безопасности, если не победим в себе две вещи: тотальную коррумпированность и чудовищную беспечность.
Одна из бывших заложниц рассказала журналистам о том, почему на линейке оказалось такое количество дошколят. По ее словам, матери взяли с собой малолетних детей, т.к. детские сады не были готовы к началу учебного года... Почему? Не знаю, но охотно верю: сегодня (я пишу эти строки 9 сентября) студенты одного из минераловодских училищ занимаются в аудитории без дверей, на полу которой валяются (именно валяются как попало!) мягкие стулья: их не успели за лето установить....
По словам другой, одна из мам в то страшное утро сообщила учительнице, что у школы стоят четыре машины с подозрительными людьми. Та переадресовала ее в милицию, дескать, «пусть проверят у них документы»... Проверили?
Я не хотела бы видеть, но видела, как широко улыбалась корреспондент одного из центральных телеканалов, не пожелавшая надеть бронежилет, но кокетливо кутавшаяся в него с помощью, надо полагать, оператора. Я не знаю, чему радовалась эта щебетавшая девушка, называвшая людскую трагедию «картинкой» и позировавшая на фоне исковерканной школы — пусть это геройство останется на ее совести. Я не хотела бы видеть, как с перекошенным от страха лицом спасалась бегством из кадра журналист другого телеканала. Почему-то в тот момент никто не выключил камеру — быть может, ее оператор («мужчина») сбежал еще раньше?
Я знаю, что в те дни журналистов били. Били местные жители. Били за то, что в погоне за хорошей «картинкой» операторы совали камеры прямо в лица убитых горем женщин и снимали на пленку страдания, на которые невыносимо даже смотреть. Женщины падали под прицелами объективов и бились в истерике, их мужчины с кулаками бросались на обидчиков.
Били, заслышав вопрос: «Ну что, где жмуры?» Били за неприкрытый «профессиональный» цинизм. Рассказывают, досталось и польскому оператору, которого толпа приняла за пособника бандитов. Телеканалы сказали — «ранен», как будто он пострадал от рук террористов...
И уж совсем, на мой взгляд, было негоже сообщать о том, что именно заставляли делать заложников преступники. Зачем так унижать прилюдно и без того несчастных детей? Интересно, что бы вы пили через три дня без воды под дулом наведенного на вас автомата?
Сегодня мы все в один голос рассказываем о том, как страна помогает жертвам теракта. Бесспорно, это благородное дело, достойное всяческих похвал. Но все ли — добровольно?
«Не сдадите по 100 рублей — не подпишем такие-то документы» — это в одном из министерств Ставропольского края подведомственному учреждению. «Мы уже сдавали на работе, теперь вот в школе, от имени детей...ну сколько можно...» — слышу на родительском собрании одной из пятигорских школ.
«Сколько человек у вас добровольно сдали кровь?» — спрашиваю в ГУВД Ставропольского края.
«А на это пока не было распоряжения главка» — ответ. А как же! Конечно! Только привычными стройными рядами! С серыми пластмассовыми лицами! А все мысли и чувства, если таковые еще имеются — вечером на кухне, чтобы — тсссс.....ребята.....ни дай Бог......
В Правительстве края: «Ваши работники собирают для пострадавших одежду, обувь?»
Ответ: «А они там нужны?»...
Нет, конечно же, много людей, искренне переживающих горе Беслана вместе со скорбящими отцами и безутешными матерями. И пенсионеры, которые приносят в общественные организации по 20—30 рублей, отрывая их от мизерной пенсии, и безымянные дарители крупных сумм. Но на мой вопрос: «Почему Пятигорск не зажигает свечи, как предлагали сделать журналисты и еще кто-то, кто сделал соответствующую рассылку SMS?» — люди на улицах мне отвечали:
«Ведь этим горю не поможешь», «Мы настолько привыкли к терактам, что уже перестали на них реагировать...» и с горечью: «А почему их не зажигали тогда, когда гибли НАШИ дети? Наши дочери и сыновья-студенты, ехавшие в тех злополучных электричках?» А от журналистов — привычно-циничное: «"Расчленёнкой" нас уже не удивишь!»
И многие, многие, многие: «Мы за смертную казнь»...
Помните, было время, когда в России жили от праздника до праздника или от зарплаты до зарплаты? Потом от забастовки до пикета. Теперь — от теракта до теракта.
Вот несколько записей из моего блокнота.
1 сентября. Северная Осетия. Беслан.
Возле Дома культуры, расположенного рядом с захваченной школой, тысячи людей. Все ждут хоть каких-нибудь известий.
— Скажите этим нелюдям, — раздается голос женщины из толпы, — мы, матери, на коленях к ним приползем, пусть над нами издеваются, только пусть отпустят наших детей!
Некоторые теряют сознание. Их увозят машины «скорой».
— Пообещайте нам только одно, — просят люди чиновников и военных, — что штурма не будет. Там же дети...
1 сентября. Ставропольский край. Пятигорск.
Замечательный, солнечный день. Не по-осеннему теплый. С раннего утра город в цветах: это торговки вынесли их охапками и продают на каждом углу. Недорого. В трамваях — белые бантики, нарядные блузки. Это — у девочек. Мальчики в аккуратных костюмах и белых рубашках с первыми в их жизни галстуками. Утром во всех школах города прошли торжественные линейки. Праздник.
Школа номер 15. На торжественную линейку построилась вторая смена. 11.00 московского времени. Белые фартучки, цветы, фотоаппараты. Из динамиков — cтарая, знакомая песенка: «...учат в школе, учат в школе, учат в школе...» Ребятишки веселы и беззаботны. Девчонки хихикают, мальчики по-взрослому здороваются за руку — не виделись целое лето!
Родители, встречаясь, как-то странно перешептываются. У учителей грустные, испуганные глаза. Здесь уже слышали новость из Беслана, но — праздник есть праздник, тем более — такой. Самый важный для ребятни, особенно — первоклашек.
После обеда город практически вымер. Как-то вдруг опустели трамваи. Некоторые родители забирают детей с занятий. Но таких — немного.
Вечером в нашем дворе не слышен привычный гвалт детворы. Потому, что начались занятия и уже заданы первые уроки? Или потому, что — Беслан?
1 сентября. Ставрополье. Буденновск.
Узнав о событиях в Беслане, родители толпами ринулись в школы. Забирать детей. Город, похоже, никогда не оправится от страшного лета 95-го. Тогда от рук бандитов Шамиля Басаева погибли полтысячи человек.
Распоряжением «сверху» занятия в школах прекращены. На неделю. Как оказалось, Буденновск — единственный город в крае, где были временно прекращены школьные занятия.
Город в страхе и ожидании.
2 сентября. Северная Осетия. Беслан.
Измотанные и измученные ожиданием, бессонницей и неизвестностью люди не расходятся вторые сутки.
Многие засыпают прямо на ступеньках Дома культуры, другие ходят кругами вокруг оцепленной зоны.
Прозвучали первые взрывы. Люди в ужасе: неужели штурм? Оказалось, нет. Это из подствольного гранатомета расстреляна милицейская «семерка».
Бесконечно долгие два дня ожидания... Родственники заложников ждут хотя бы поддержки со стороны властей. А власти молчат...
2 сентября. Ставропольский край. Пятигорск.
Новости из Беслана обсуждают в трамваях. Женщины плачут.
— Я боюсь самого худшего, — делится с пассажирами женщина-кондуктор. — Не верю, что не будет жертв. Все мы помним и «Норд-Ост», и множество терактов, в том числе — в Пятигорске... До каких пор это будет продолжаться?
— Не верю, что они не знают, где прячется Басаев! — сетует пожилая армянка. — В Чечне каждая бабушка в каждом дворе знает, где он ночует. Почему же бандит до сих пор на свободе? Где же наши власти? До каких пор они будут нам врать?
— Ой, люди добрые! — плачет толстая тетка с большими сумками. — Там же детки! Маленькие! Бантики! В школу на праздник шли! А здесь? Мы же все здесь как на ладони — стреляй, убивай! На любой улице, в каждом доме! Все — открыты, все не защищены!
3 сентября. В Беслане полдень.
Беспорядочная стрельба боевиков по близлежащим домам на какое-то время прекратилась. Тишина еще больше напрягала. Громкий взрыв, второй... Детские крики, стрельба... Развязка трагедии в школе наступила неожиданно.
— Вы же говорили, что штурма не будет. Вы нас обманывали... — глаза женщин полны слез — там их дети.
Хаотичная стрельба становится сильнее. К оцеплению прорываются первые заложники. Дети в крови. Многие с трудом передвигаются. Первым делом они бросаются к бутылкам с водой... Над городом появляются вертолеты. Стреляют не только со стороны школы. Кажется, что отовсюду летят пули. Люди в панике разбегаются, прячутся за домами. Но многие мужчины бегут в сторону школы.
— Там наши дети! — кричат они. — Надо спасать...
У входа в больницу собралась огромная толпа. Люди пытаются разглядеть и узнать среди спасенных своих детей. Многие из них — в крови.
— Я боюсь не узнать свою племянницу, — бежит за машиной женщина.
Некоторые из детей, доставленных в больницу, почти не пострадали. На первый взгляд. Им оказывают необходимую помощь, а потом на носилках размещают прямо на улице, под деревьями. Кто-то из них начинает говорить. Другие просто молча жуют печенье и пьют воду. А есть и те, которые даже не могут вспомнить своего имени...
«Я больше никогда не пойду в школу», — эту фразу повторяют многие малыши.
За воротами больницы раздаются крики мужчин. Одну из несущихся с бешеной скоростью машин «скорой» мужчины останавливают. Из нее всей толпой они кого-то выволакивают на землю и начинают избивать...
— Это ты, сволочь, погубил наших детей, — кричат мужчины. Милиция пытается оттеснить обезумевшую толпу, но безуспешно...
Дети рассказывают, как бандиты запрещали им говорить на родном языке.
— Они начинали ругаться, угрожать нам. Не понимали по-осетински.
Когда прогремел первый мощный взрыв в спортзале школы, дети, увидев свет, кинулись бежать.
— Сверху на нас посыпался потолок. Многих детей просто завалило. Мы пытались помочь другим, — рассказывает спасшийся девятиклассник. — Многие ребята стали прыгать из окон, я тогда тоже выпрыгнул и побежал за другими ребятами. Кинулись кто куда. Когда мы бежали, с крыши нам в спины стали стрелять...
Однако стреляли не только в спины. У многих — огнестрельные ранения и в спину, и в грудь. Дети гибли не только от пуль террористов.
Город плакал.
В ночь после штурма школы над Бесланом разразилась гроза. Небо плакало вместе с людьми...
3 сентября. Пятигорск
По местному телевидению и радио — только короткая новость о захвате школы в Беслане. Никаких экстренных выпусков, никакой оперативной информации. Вечером на государственном телеканале — традиционные «вести с полей». Становится понятно, что ни один из местных телеканалов в Беслан не выезжал. СМИ практически молчат.
Первые заметки о Беслане в местной печати появились через неделю, в среду (почти все региональные газеты выходят раз в неделю, по средам). В основном короткие высказывания каждого из журналистов «по поводу». Строк по 10, не больше. Некоторые, правда, со статьями побольше, иные даже — на первой странице.
— Я плакал, вся семья плакала, не могли смотреть телевизор, — рассказывает прохожий — высокий, статный, слегка седеющий мужчина. — Отворачивается, плачет...
По радио объявили о нехватке резус-отрицательной крови. Пятигорчане потянулись в «Сангвис» (местная станция переливания крови). Некоторые возмущались, когда слышали от врачей, что их кровь не годится по медицинским показаниям. Настаивали. Долго не расходились по домам. Те же, у кого кровь все же взяли, не брали положенных донорам денег.
— Я не за деньги. Пусть себе оставят. Или в Беслан отдадут. Я в прошлом спецназовец, а там много наших погибло, — рассказывал здоровый детина. — У нас ведь как: бронежилет полагается, но он такой тяжелый, кто его надевает... Вот и зацепило...
— У меня там родня, правда, дальняя, — шепчет женщина. Она уже не плачет. — У них золовка была в той школе. И ребенок Нашли или нет — до сих пор не знаю...
— Кровь, конечно, сдают. Но не так активно, как раньше, когда теракты происходили у нас, в Пятигорске, или в Минводах, или в Ессентуках... Сколько их было? По-моему, 13 за последние 10 лет, — рассказывает женщина в белом халате. — Люди устали. И, наверное, привыкли... хоть к такому привыкнуть, конечно, нельзя...
9 сентября. Ставропольский край.
Со дня начала трагедии в Беслане — девять дней. Для православных — поминальная дата.
Кто-то из абонентов разослал всем подряд SMSки с предложением вечером этого дня выставить в окнах своих квартир зажженные свечи. Так поступили в Италии. Но не в Пятигорске...
— А я свечку зажгла, — рассказывает моя коллега, 35-летняя женщина-журналист. — У меня сын, ему пятнадцать. Хочу воспитать его правильно...
— А почему не зажигали свечи, когда у нас электрички взрывали? Или те, кто погиб в Кисловодске и Ессентуках, — не люди? Сколько человек должны погибнуть, чтобы о них вспомнили? — сетовали прохожие на улицах вечернего Пятигорска.
Тем же вопросом задавались ведущие местных телеканалов.
Казалось, многие из пятигорчан если не забыли о трагедии, то, очевидно, «с головой ушли» в собственные проблемы. На вопросы о ситуации в Беслане отвечали неохотно, как будто извлекая из глубин сознания и с трудом подбирая нужные слова, заученные фразы...
— Нам говорят, чужого горя не бывает. Но как быть, если своего невпроворот?
«Чужого горя не бывает». Акцию под таким названием объявило ставропольское краевое отделение Детского фонда России. Организация, одной из первых откликнувшаяся на горе бесланцев.
— Мы расставили во всех магазинах Ставрополя свои копилки для сбора пожертвований. Их практически молниеносно изготовила для нас одна из местных фирм. И машины с символикой Детского фонда — на всех рынках, в том числе — Кавказских Минеральных Вод. Кроме того, люди шли к нам в офис. И предприятия, и организации, и частные лица. Несли кто что мог и сколько мог. Мы всех фиксировали в списках — у нас отчетность, но многие себя не называли. Просто приносили деньги.
А одна цветочная фирма привезла нам миллион розовых бутонов. Алых. Мы отвезли их в Беслан, возложили на могилы и к школе, — рассказал председатель отделения фонда Петр Слезавин. — А когда приехали в Беслан — работали до поздней ночи. Поставили машину, с которой раздавали гуманитарку, у одного из дворов — там были погибшие, —и работали до полуночи при свете фар... Осетины очень гордый народ, они ничего не просили. Но подарки брали. Не для себя — для детей.
— У нашего случайного знакомого, бесланца Тимура, пропала без вести племянница, — рассказали побывавшие в Беслане журналисты одной из пятигорских газет. — Он бесконечно мотался по всем инстанциям, по больницам, моргам. Казалось, ему не до нас. Но поздней ночью он предоставил нам кров, а с утра возил нас на своей «Оке» то к школе, то к больнице, то к Дому культуры. Деньги за все это брать категорически отказался. А когда мы прощались, обмолвился: «Приезжайте к нам еще, но... только на праздник».
Грабители у государственного шлагбаума. Фельетон – 2003, №4 (38)
