Эта статья была напечатана лондонским издательством «Sweet & Maxwell» отдельной брошюрой: «The European Convention on Human Rights: Time to Incorporates». Автор занимает в Соединенном Королевстве должность Хранителя свитков (он является главой Государственного архива), членом Высокого суда правосудия, председателем Апелляционного суда.
Перевод с английского Виктории Бойцовой и Любови Бойцовой
Надеюсь, что права человека, являющиеся предметом этого выступления, — достойная тема для «Лекции имени Деннинга». («Лекция имени Деннинга», организованная Ассоциацией адвокатов в области коммерции, финансов и промышленности, прочитана 2 марта 1993 г. в Среднем зале Темпля (в здании, где размещается Лондонское общество адвокатов). Читатели, возможно, с удовольствием вспомнят «Лекцию имени Блакстона». произнесенную доктором Ф. Л. Манном в 1978 г. на тему «Британский Билль о правах» (см.: Law Quarterly Review. 1978. 94) и «Лекцию имени Димблби», с которой выступил лорд Главный судья 29 ноября 1992 г. — Прим. автора). Подтверждение тому я получил, узнав, что аргументы, которые собираюсь выдвинуть, совпадают с теми, которые после некоторого колебания поддержал лорд Ден-нинг1. Ибо нет задачи более важной для современной демократии или правосудия, чем стремление защищать в рамках закона основные права человека от нарушений со стороны других граждан или самого государства. Это очевидно и не нуждается в комментариях.
Не могу, однако, не привести две цитаты. Первая принадлежит итальянскому юристу, который в 30-е годы писал о том, что «государство находит свое наивысшее предназначение в защите прав и, следовательно, должно быть признательно гражданину, который, требуя справедливости, предоставляет ему возможность защитить правосудие, которое в конечном счете является естественной функцией государства»2.
Вторая цитата почерпнута из текста согласованного заявления, принятого в Оксфорде в сентябре 1992 г. Международной конференцией по правам человека, на которой председательствовал лорд-канцлер: «В демократических обществах основные права и свободы человека есть нечто большее, чем «ожидания на бумаге». Они являются частью права. В специальную компетенцию судей как раз и входит наблюдение за тем, чтобы гарантии прав обеспечивались в повседневной жизни людей»3.
В случае коллизии права одного лица с правом другого (например, права на свободу слова и права на частную жизнь), судья обязан в рамках закона решить эту коллизию.
Могу предположить, что способность английских судей защищать в стране права человека и устранять «конфликт прав» затруднена, поскольку на протяжении многих лет правительства, сменяющие друг друга, так и не инкорпорировали в право Соединенного Королевства Европейскую конвенцию о правах человека и основных свободах. Мне бы хотелось посредством способа, аналогичного «длинному разбегу», используемому в современном крикете, высказать некоторые предварительные замечания о конституции.
Лорд Хейлшэм заметил однажды, что судьи обычно безграмотны в вопросах конституционного права. Следовательно, я должен иметь в виду это предостережение. Однако я не собираюсь пространно рассуждать об этом специальном предмете.
Большинство из нас, полагаю, воспитаны на достаточно простой дайсианской концепции конституции. В основе ее — суверенный парламент, который в состоянии сделать все, за исключением превращения мужчины в женщину и наоборот. Исполнительная власть являлась другой ветвью управления, но не независимой, поскольку она контролировалась министрами, которые обязательно являлись членами одной из палат парламента. Третьей «лошадью» в тройке выступал судебный корпус, отделенный от законодателя и исполнительной власти (при аномальном положении лорда-канцлера и [в теории, но не на практике] судебных лордов (Члены Палаты лордов с судебными функциями. — Прим. перев.) и призванный толковать и применять право страны, включая, конечно, создаваемое парламентом. Кроме того, исходным источником власти и полномочий являлась Корона.
С этой точки зрения защита прав человека обычно рассматривалась как первоочередная задача парламента: если бы правительство предложило или допустило какое-либо ущемление основных прав человека, то можно было бы ожидать, что его полномочия будут ограничены и даже что оно будет распущено.
Большая часть этой «картины» сохранилась. Однако конституционные органы, подобно созвездиям, появляются и исчезают, изменяют местоположение по отношению друг к другу, и настоящее столетие явилось свидетелем таких изменений нашей конституционной системы. Разительно увеличились масштаб и полномочия исполнительной власти, в частности премьер-министра, кабинета и министров. Почти пропорционально ослабло влияние парламента на политику правительства. Этому явлению, несомненно, есть много объяснений; к их числу, вероятно, можно отнести исчезновение действительно независимого парламентария, доктрину избирательного мандата, усиление партийной дисциплины и изменение самих избирателей. В то же время парламент на практике, если не в теории, утратил часть своего суверенитета: впервые «земной» орган может сделать юридически обязательное заявление о незаконности актов парламента. Упрочение исполнительной власти сопровождалось усилением судебного контроля, немыслимым всего лишь несколько лет назад.
Каково в этой связи положение в области защиты прав человека? Предполагаю, что оно неудовлетворительно. Принцип большинства избирателей означает, что в целом современное правительство может идти своим путем, даже если большинство не является преобладающим. Если программа или практика правительства характеризуются некоторым ущемлением прав человека, нельзя быть уверенным в том, что парламент исправит ситуацию.
То же самое относится и к судьям. Если нарушение прав проистекает из статута (Закона. — Прим. перев.), они должны точно применять этот статут. Если же оно является результатом административной практики, отсутствует основание, в соответствии с которым парламент и суды могли бы вмешаться. Нет высшего закона, источника, к которому можно должным образом апеллировать. Ни один из этих моментов не имеет большого значения, если сами права человека не считаются очень важными. Но если защита основных прав граждан действительно рассматривается как важная функция гражданского общества, тогда она приобретает значение. Утверждая это, я не предполагаю — и должен это подчеркнуть, — что действующее правительство или его предшественники умышленно или цинично пренебрегали основными правами человека. Я признаю и применяю по аналогии то, что Самуэль Джонсон сказал о правде: «Неточности рядом с правдой больше, чем умышленной лжи, поэтому в мире так много обмана». Я действительно считаю, что правительство при осуществлении своей политической программы может не принимать во внимание права человека, и, если бы к власти пришло правительство с более низменными целями, граждане оказались бы беззащитны. В таком случае судьи, разумеется, не могли бы сделать многого. Такая ситуация представляется достойной сожаления тем, кто, подобно мне, полагает, что судьи, как это и должно, играют важную роль в этой области.
Два фактора определяют необходимость безотлагательного решения вопроса. Перенасыщенность повестки дня парламента столь велика, что меры по недопущению нарушений прав человека обычным путем не найдут места «в очереди». Они не будут провозглашены в партийном манифесте. Они не выиграют выборы. Они не обладают политическим приоритетом. Если кто-то усомнится в этом, я мог бы сослаться на 38 докладов Комиссии по праву, которые ожидают имплементации. Эти доклады, подготовленные главным образом за общественный счет, содержат четкие, хорошо аргументированные и неоспоримые предложения по улучшению защиты прав. Только два из них были отвергнуты действующим правительством, причем не потому, что их ценность сомнительна, а по той причине, что парламенту не хватило времени для их принятия. Таким образом, каждый, кто считает парламент надежным стражем прав человека, по-моему, выдает желаемое за действительное.
Второй фактор, обусловивший особую актуальность вопроса, имеет иную природу: это возрастающая гетерогенность нашего общества и стабилизирующееся положение меньшинств. Жители Великобритании, конечно, не имеют единого общего корня: юты, англы, саксонцы, викинги, норманны, гугеноты и евреи — эмигранты из различных частей Европы — с течением времени смешались с местными кельтами и гаэлами (шотландскими или ирландскими кельтами). Но, по всей видимости, послевоенная иммиграция, особенно с Индийского полуострова и из Вест-Индии, сделала нас более гетерогенным народом, чем когда бы то ни было. Несомненно также, что некоторые из этих граждан обнаружили меньшее желание «раствориться» в доминирующем британском способе жизни и большее желание сохранить собственные традиции в языке, обычаях и религии, чем были склонны делать их предшественники. В то же время наблюдаются падение авторитета власти, растущая нерасположенность принимать без обсуждений то, что сказал учитель, местный государственный служащий или представитель министерства. Естественно поэтому прогнозировать рост числа дел, касающихся не только этнических меньшинств, но и любых других меньшинств, в условиях, когда практика, устоявшаяся в течение длительного периода времени, нарушает права малочисленной группы или отдельного индивида. Наши суды недостаточно готовы выступать посредниками в таких ситуациях.
Мне могут задать вопрос: является ли неудовлетворительное положение неизбежным злом, которое должно существовать в несовершенном мире? Думаю, что нет. Европейская конвенция о правах человека представляется готовым инструментом, применение которого если и не дает идеального решения, то очевидно улучшает настоящую ситуацию.
Теперь остановлюсь на истории Конвенции, как я буду называть ее в дальнейшем, и приношу извинения тем, кто уже хорошо осведомлен в этих вопросах, а также благодарю Антони Лестера, королевского адвоката, из работы которого почерпнута большая часть информации4.
Во-первых, Конвенция не является, как можно было бы думать, плодом оригинальной мысли континентального профессора. Она была в значительной часги подготовлена британскими юристами, и в частности одним из самых реалистичных политиков — лордом Килмьюиром5. С самого начала идею Конвенции активно поддерживали Черчилль, Макмиллан и Джон Фостер, ее сторонниками были либералы и некоторые лейбористы.
Во-вторых, на стадиях, предшествующих рождению Конвенции, в центре обсуждения находилась не сущность самих прав, вполне очевидных, а способы их реализации, — вопрос, представляющий некоторую сложность для понимания.
В-третьих, несмотря на вклад Великобритании в разработку Конвенции, ее ратификация в Соединенном Королевстве сопровождалась разногласиями. Хотя ратификацию поддержал Эрнст Бевин, министр иностранных дел, против нее выступили, в частности, канцлер казначейства (министр финансов) Гриппс, министр по делам колоний Гриффитс и лорд-канцлер Джоуитт, который сообщил коллегам, что Кабинет «не готов оказывать содействие нашим европейским коллегам, чтобы не подвергать риску всю систему права, которую мы старательно создавали на протяжении веков, выступив в защиту непродуманной схемы, которая должна осуществляться неким неизвестным судом»6.
Он также характеризовал Комиссию по правам человека как «разновидность Суда Звездной палаты» (Звездная палата — тайный верховный суд, рассматривавший без присяжных дела о наиболее тяжких преступлениях. — Прим. перев.). Сэр Хартли Шокросс, Генеральный атторней, разделял эти взгляды: «Мы должны твердо отказаться от права на индивидуальную петицию, которая, как мне представляется, полностью противоречит теории ответственного правительства».
Только благодаря настойчивости Э. Бевина Соединенное Королевство продолжает поддерживать Конвенцию, и лишь благодаря ясному пониманию того, что правительство Соединенного Королевства не может ни согласиться с правом на индивидуальную петицию и Европейским судом по правам человека, ни поддержать различные поправки, которые были предложены.
В-четвертых, с этими оговорками Соединенное Королевство подписало Конвенцию и 8 марта 1951 г. (за день до того, как Э. Бевина сменил Герберт Моррисон) стало первым государством, ее ратифицировавшим. Но поскольку Конвенция не была инкорпорирована (Инкорпорация — включение в состав, присоединение. — Прим. перев.) в правовую систему Соединенного Королевства, не признаны право на индивидуальную петицию и обязательная юрисдикция Суда в Страсбурге, она выступила для Соединенного Королевства как «хромая лошадь». Когда министру иностранных дел в 1958 г. задали вопрос о том, какова польза от ратификации Конвенции, если она не применяется, он ответил: «Я понимаю это так: если мы присоединяемся к Конвенции, то законы нашей страны находятся в соответствии с Конвенцией, и тогда индивидуальные дела разрешаются в соответствии с законами собственной страны»7.
Он должен был бы, конечно, добавить, что законы чьей-либо страны не обязательно согласовываются с Конвенцией, поскольку граждане не останавливаются перед затратами по обращению в Страсбург для достижения положительного результата.
В-пятых, вплоть до декабря 1965 г. — после, но не сразу после избрания лейбористского правительства, — не принималось решение о признании ограниченного периода действия права на индивидуальную петицию в Комиссию и обязательной юрисдикции Суда. Это серьезное решение, которое, как недавно считалось, угрожает всей правовой системе, старательно возводимой веками, и подрывает ответственное правительство, очевидно, было утверждено без обсуждения Кабинетом или любым его комитетом8.
В-шестых, спустя годы после принятия решения были опубликованы доклады Постоянной консультативной комиссии по правам человека Северной Ирландии и Избранного комитета лордов, которые содержали рекомендации по инкорпорации, и два билля, на это нацеленные, прошли все стадии обсуждения в Палате Лордов. Их поддержали представители известных и политически неоднородных кругов, к которым принадлежат лорд Хейлшэм, лорд Гардинер, лорд Скармэн и лорд Дженкинс Хиллхедский.
Между тем в 70-е и последующие годы Комиссия по правам человека признавала Соединенное Королевство нарушившим свои обязательства в соответствии с Конвенцией по все более удлиняющемуся списку дел, многие из которых получили широкую огласку. Правительство Ее Величества, как и следовало ожидать, отреагировало соответствующим образом, приняв меры по исправлению недостатков и выплатив компенсацию в случаях, на которые указывалось.
Нарушения были установлены на основании индивидуальных петиций пострадавших граждан, которые перед этим обязаны были исчерпать все доступные средства правовой защиты в своей стране. Весь процесс требует очень много времени и стоит дорого. И эта проблема продолжает обостряться. 12 октября 1992 г. Суд в Страсбурге принял решения по четырем делам. Так, по этим делам общая продолжительность времени с учетом производства перед Комиссией и Судом составила четыре года и шесть месяцев, шесть лет и восемь месяцев, шесть лет и девять месяцев и семь лет и один месяц соответственно9. «Машина» Страсбурга перегружена количеством дел, подлежащих рассмотрению, однако вопреки неослабевающей в последние несколько лет аргументации в пользу инкорпорации Конвенции в английское право с тем, чтобы сделать ее положения обязательными, подобно любым другим правовым нормам, для судов Великобритании, правительство не сделало каких-либо шагов в этом направлении.
Поскольку инкорпорация представляется с первого взгляда простым и очевидным способом не только подтверждения приверженности Соединенного Королевства своим международным обязательствам, но также средством предоставления непосредственной и относительно недорогостоящей защиты своим гражданам, то можно предположить, что должны существовать веские причины отказа от нее. Действительно, на протяжении многих лет настойчиво и постоянно выдвигались аргументы против инкорпорации. Рассмотрим те из них, которые наиболее важны.
Эксперты в области конституционного права указывают прежде всего на то, что «неписаная» британская Конституция, в отличие от любых «писаных» конституций, не имеет средств для укрепления, т. е. приобретения более высокого статуса. Таким образом, то, что принято одним суверенным парламентом, другой суверенный парламент может отвергнуть: так, правительство, намеренное нанести ущерб правам человека, могло бы аннулировать инкорпорацию Конвенции и оставить гражданина в том же положении, что и сейчас, а возможно, и в худшем.
Я излагаю этот аргумент также но причине его оригинальности и по политическим соображениям. Действительно, теоретически любой акт парламента может быть отменен. Таким образом, законодательство, предоставляющее право голоса всем совершеннолетним или женщинам, или разрешающее замужним женщинам на равных правах с супругом владеть собственностью, или запрещающее жестокие и необычные наказания, или гарантирующее независимость судей, или обеспечивающее нашу принадлежность к Европейским Сообществам, могло бы быть аннулировано по прихоти временного парламентского большинства. Но, за исключением случаев, подобных революции, такая отмена немыслима. Почему? Дело в том, что независимо от своего статуса в теории конституционные меры этого вида на практике рассматриваются как обладающие особой «святостью», подкрепляемой всеобщей публичной поддержкой. В случае инкорпорации Конвенция заняла бы свое место во главе этого привилегированного списка.
Существует и вторая причина того, что формальное укрепление не является обязательным. Предположим, что закон, предусматривающий инкорпорацию, гарантирует, что в случае любого явно выраженного аннулирования или ущемления каким-либо последующим законом прав, определенных в Конвенции, они должны быть в полном объеме признаны и обеспечены в Соединенном Королевстве в соответствии с текстом Конвенции. Этого было бы вполне достаточно для судей. Они осуществляли бы в полной мере предусмотренные Конвенцией права до тех пор, пока новый закон недвусмысленно и специально не предписал бы им обратное.
Но права, защищаемые Конвенцией, не сформулированы в абсолютных терминах: имеются оговорки, принимающие во внимание соображения национальной безопасности, и т. п. За исключением экстраординарных обстоятельств, невозможно вообразить, что какое-либо правительство обратится в парламент с предложением аннулировать права человека, гарантированные Конвенцией. Однако даже в этом случае (их ущемлении) Соединенное Королевство обязано в соответствии с международным правом или в знак уважения соблюдать взятые на себя обязательства по Конвенции. Трудно представить правительство, обратившееся в парламент с таким предложением. Поэтому, хотя аргумент «укрепления» имеет внешний теоретический «шарм», он, по-моему, не имеет большого практического значения. Не возникнет никаких вопросов как с правом Сообществ, относительно судей Соединенного Королевства, объявляющих недействительными законы Соединенного Королевства. Судьи или согласятся с выраженной волей парламента, толкуя все законодательство в соответствии с Конвенцией, или при явном аннулировании или ущемлении прав парламентом, что невозможно себе представить, будут проводить в жизнь также и эти положения.
Выдвигается и аргумент другого рода. Нормы о правах человека предполагают, что будут приняты судебные решения, задевающие отдельных граждан и общество в целом. Это не те решения, которые способны выносить неизбираемые английские (или, возможно, британские) судьи, выходцы из узкого, нетипичного круга, выпускники публичной школы и Оксбриджа, лица мужского пола, белые, главным образом протестанты, в большинстве своем представители среднего класса и воспитанники адвокатуры. Это решения, имеющие, по существу, политическую природу, должны выноситься демократически избранными представителями народа. Неудивительно, что я не согласен с большинством критических замечаний но поводу состава современного судебного корпуса по причинам, изложение которых могло бы составить еще одну лекцию. Неудивительно также, что я не признаю иногда выдвигаемое обвинение, согласно которому защита прав человека не может быть надежно вверена британским судьям: никто из тех, кому известно развитие права в таких, например, областях, как трудовое право или судебный контроль, законодательство о ренте или фабриках, не мог бы обоснованно обвинить судей за поддержку их авторитетом больших «батальонов» против «маленького человека». Вместе с тем судебные решения относительно прав человека действительно предполагают суждения об отношениях между индивидом и обществом, частью которого тот является, ив этом смысле они могут быть охарактеризованы как политические. Если считается, что такие вопросы не должны входить в компетенцию судей, пусть будет так. Я не согласен с этим, но могу понять аргументацию. Но я не могу понять, почему разумнее поручить решение этих вопросов международному жюри судей в Страсбурге — некоторые из них являются представителями обществ, заметно отличных от нашего, — а не судьям Великобритании.
Я не считаю, что следует исключить или ограничить право на апелляцию в Страсбург, против чего возражают противники инкорпорации. Я только полагаю, что права, предусмотренные Конвенцией, должны стать предметом рассмотрения судей нашей страны прежде, чем будет подана, если это необходимо, апелляция в Страсбург. Выбор делается не между судьями и лицами, ими не являющимися; вопрос заключается в том, должны ли быть «проиграны» все матчи на этом поле.
Тезис, согласно которому все судебные решения, касающиеся прав человека, являются в определенном смысле политическими, по мнению его оппонентов, нуждается в дальнейшей аргументации. Обоснование его заключается в том, что, если бы британским судьям пришлось формулировать правила по вопросам, возникающим в соответствии с Конвенцией, они неизбежно были бы вовлечены в политические конфликты, что нанесло бы ущерб их репутации, в то время как политическая нейтральность судей имеет конституционное значение. Этот аргумент, поддерживаемый рядом старейших и уважаемых политических фигур, нелегко опровергнуть. Однако изучение его показывает, что он несостоятелен по двум основным причинам. Первая состоит в том, что судьи уже сейчас, регулярно и ежедневно, осуществляют контроль за решениями министров и правительственных департаментов и нередко отменяют их. Они делают это во все возрастающем масштабе в течение 30 лет. В течение этого периода министры обеих правящих партий «сталкивались» с судебными решениями, причем не раз и не два, а на постоянной основе, причем некоторые из этих решений получили широкую публичную огласку. Все судьи традиционно стремятся быть беспристрастными и оставлять в стороне собственные личные позиции, и нет причин для предположения, что английские судьи иные, нежели их зарубежные коллеги. Политические споры иногда возникали, и в большом количестве, но в целом они никогда не приводили судей к колебаниям при вынесении решений. Почему? Думается, потому, что, по общему признанию, деятельность судей не является политической и личные пристрастия оказывают не большее влияние на их решения, чем предпочтения рефери, который требует остановить боксерский поединок. В государствах со зрелой демократией, подобных нашему, этот уровень понимания, конечно, не является удивительным, однако приведенное соображение, как мне кажется, ослабляет аргумент против инкорпорации.
Вторая причина несостоятельности указанного аргумента: несмотря на то, что и другие, кроме Соединенного Королевства, государства не инкорпорировали Конвенцию во внутреннее право — в частности, Скандинавские страны, — все же большинство участников Конвенции сделали это. Таким образом, судьи Австрии, Швейцарии, Италии, Бельгии, Кипра, Франции, Греции, Люксембурга, Нидерландов, Португалии, Испании, Турции, Германии, Княжества Лихтенштейн и других государств применяют Конвенцию как часть национального внутреннего права. Если при этом они вовлекаются в политические дискуссии, наносящие урон их авторитету как судей, то можно ожидать, что будут иметь место неблагоприятные последствия. Насколько мне известно, доказательств тому нет, и я не думаю, что те, кто выдвигает этот аргумент, когда-либо указывали на них.
Иногда можно слышать дополнительный аргумент о том, что инкорпорация не нужна, поскольку права, предусмотренные Конвенцией, уже защищены общим правом. Палата Лордов недавно установила, что в области свободы слова в принципе отсутствуют различия между английским правом и статьей 10 Конвенции10. Лорд Гофф из Чивли то же отметил в одном из решений Spycatcher. Однако более раннее решение Палаты Лордов по делу Spycatcher12 противоречило Конвенции, как, впрочем, и некоторые другие решения Их Светлостей. Если бы на практике общее право обеспечивало такую же защиту прав граждан Соединенного Королевства, как и Конвенция, и не только применительно к статье 10, то можно было бы только удивляться, почему в Страсбурге Соединенное Королевство в качестве стороны по делу не достигло больших успехов.
Среди противников инкорпорации имеются лица, выступающие против нее на том основании, что может сложиться устойчивый подход к уровню развития общества и условиям жизни человека, который был общепризнанным сразу после войны во время разработки проекта, но не может быть истинным вечно. Далее утверждалось, что инкорпорация ограничивает способность права развиваться и изменяться параллельно развитию и изменениям взглядов членов общества. Это действительно аргумент против самой Конвенции. Но и он не очень убедителен, поскольку и Конвенция тоже может быть модифицирована с тем, чтобы отразить изменившиеся позиции и ценности.
Попытаемся кратко рассмотреть вопрос о правах, которые защищает Конвенция (включая Первый протокол).
Права (с существенными ограничениями) включают: право на жизнь; право на свободу от пыток и жестокого бесчеловечного или унизительного обращения и наказания; право на свободу от рабства и принудительного труда; право на свободу и безопасность личности; право на справедливое судебное разбирательство; право на запрещение осуждения за деяние, которое во время его совершения не составляло преступления; право на уважение частной и семейной жизни, жилища и корреспонденции; право на свободу мысли, совести и религии; право на свободу слова; право на свободу мирных собраний и ассоциаций; право на вступление в брак и создание семьи; право на мирное использование собственности; право на образование; право требовать проведения свободных выборов с разумной периодичностью посредством тайного голосования и право пользоваться этими правами и свободами без дискриминации по любому основанию.
В наши дни очевидно, что содержание этих прав должно быть пересмотрено в силу изменения социальных и политических отношений. Например, наказания, которые в 1950 г. были обычными (по крайней мере в Соединенном Королевстве), были признаны унизительными и в настоящее время повсеместно считаются таковыми. Несомненно, изменится взгляд на уровень требований статей Конвенции и, что не менее важно, на объем ограничений, относящихся к статьям. Я не могу, однако, принять точку зрения, согласно которой эти статьи отражают некие преходящие социологические настроения, «изюминку» месяца, десятилетия или полувека. Они заключают в себе юридические, этические, социологические и демократические принципы, мучительно разрабатываемые на протяжении более 2000 лет. Хотя риск того, что их будут рассматривать как подверженные влиянию моды или преходящие, существует.
Я сознаю, что уделил много внимания изложению аргументов против икорпорации и гораздо меньше времени посвятил ее защите. Вместе с тем один аргумент в пользу инкорпорации хотелось бы упомянуть. Он не нов13, но важен, и недавно был предложен вниманию Палаты Лордов лордом Слайном Хадли (в его законодательной, а не судебной платформе)14. Высокий суд (Европейский суд по правам человека. — Прим. перев.) постановил, что основные права человека, защищаемые Конвенцией, являются частью права Сообществ, которое суд обязан гарантировать и применять на практике. Право Сообществ, конечно, является частью права Соединенного Королевства. Как указал лорд Слайн, «...каждый раз, когда Европейский суд признает принцип, установленный в Конвенции, в качестве части права Сообществ, он должен подлежать принудительному осуществлению в судах Соединенного Королевства по вопросам, регулируемым правом Сообществ, но не внутренним правом. Поэтому Конвенция становится частью нашего права как бы через «заднюю дверь», поскольку мы вынуждены применять Конвенцию в отношении вопросов права Сообществ как часгь права Сообществ».
Обращаясь к собственному опыту адвоката, выступающего в Страсбурге, он признал, что более удовлетворительным было бы «вхождение» Конвенции через «переднюю дверь». Он подчеркивал, что «совершенно ясно, что многие, если не все дела могли бы рассматриваться также и более быстро нашими судьями в Великобритании».
Я заканчиваю на ноте, которая соответствует «движению руки дирижера вниз для обозначения сильной доли такта». Было бы наивно предполагать, что инкорпорация Конвенции возвестила бы Новый Иерусалим. Как бы ни были пленительны обещания в период предвыборной кампании, мир не ощущает себя изменившимся на следующее утро после всеобщих выборов. Но с течением времени благодаря изменению будет утрачена наносящая урон вера в то, что необходимо ехать за границу для того, чтобы добиться справедливости. Изменение будет способствовать тому, что Великобритания снова войдет в круг государств, следующих международным стандартам свобод и справедливости. Это изменение поможет вновь укрепить убежденность сограждан, как это было в XVIII и XIX веках, в том, что в этих областях Британия является мировым учителем, а не учеником. Оно дало бы также возможность судьям более эффективно выполнять свою древнюю и священную обязанность: поступать справедливо по отношению ко всем людям в соответствии с законами и обычаями королевства, без страха или пристрастия, расположения или неприязни.
Примечания
1. Lester A. Fundamental Rights: The United Kingdom Isolated? // Public Law. 1984. P. 63, 83.
2. Calamandrei P. Eulogy of Judges. L., 1992.
3. Balliol Statement of 1992. 1992, September 23. Para. 6.
4. Lester A. Op. cit. Ks 1. P. 46.
5. Heuston R. F. V. Lives of the Lord Chancellors 1940-1970. L., 1987. P. 166.
6. Интересно, однако, что Джоуитт допускал, что Конвенция должна будет быть инкорпорирована во внутреннее право. См.: Lester A. Op. cit. N° 1. P. 53.
7. Lester A. Op. cit. P. 59.
8. Lester A. Ibid. P. 60.
9. Drzemczewski A. The Need for a Radical Overhaul // New Law Journal. 1993. 143. P. 126.
10. Derbyshire County Council v. Times Newspapers Ltd. (1993) 2 W.L.R.449.
11. Att.-Gen. v. Guardian Newspapers Ltd. (No. 2) (1990) 1 A.C. 109. P. 283-284.
12. (1987) 1 W.L.R. 1248.
13. См. например: Drzemczewski A. The European Human Rights Convention in Domestic Law. 1983. Chap. 9. P. 229.
14. H. L. Deb., November 26, 1992, cols. 1096-1098.
