Эти несколько стихотворений поступили в редакцию в ноябрьские дни 1994 года, когда отмечалось пятилетие падения самого странного сооружения современной цивилизации — Берлинской стены. В «Правозащитнике» нет отдела поэзии, как нет, впрочем, и отдела прозы, мы — не литературный журнал. И мы не знаем, превратила ли Стена в поэзию то, что десятилетиями являлось каждодневной прозой жизни, прозой абсурда, прозой сюрреализма, прозой неизбывной печали и недоумения заживо разорванных и отгороженных друг от друга людских сердец, рук...
Стена простояла почти тридцать лет... Многие видели в ней символ противостояния Запада и Востока. Но Стена не являлась только символом. Она практически репрессировала людей. Она была инструментом репрессий.
Что чувствует, о чем думает человек, десятилетиями репрессированный и однажды оказывающийся свободным?
Стихи поэтов современной Германии, бывших граждан «германской демократической республики».
Перевод с немецкого Нелли Бампи
Ева Штриттматтер
* * *
Все те же старые слова:
Облако, озеро, ветер,
Дали, деревни, дома,
И самое главное — дети.
Все те же вечные составные:
Зачатье, рождение, смерть.
Нас неминуемо разделили
Общее горе, бед круговерть.
Все та же постылая жизнь —
Лишь яркий фасад сияет...
И сколько ни рвусь ввысь —
Земля меня подминает.
Сара Кирш
Ночь мне пальцы протянула
Ночь мне пальцы протянула,
В дом мой гостьей заглянула...
Под столом таится, ждет
И по комнате ползет.
Вместе с нею дым качается,
Пышным древом разрастается,
Если дерево сломать —
Накурю его опять.
Молча пальцы загибаю,
Дорогих друзей считаю,
Пальцев много оказалось,
Больше, чем друзей осталось….
Пальцы ночь мне протянула,
Гостей в дом мой заглянула…
Дым по комнате плывет,
Пышным деревом встает.
Дерево — все в листьях-фразах,
Фразы, что завянут сразу,
Кораблики по веткам мчатся,
Мне туда уж не взобраться.
Юрген Фукс
Мне позвонил корейский журналист,
Он хочет получить стихотворение —
Строк пятьдесят, немногим больше
Иль немногим меньше,
Для новогоднего издания,
Стихотворение о радости:
СТЕНЫ ведь больше нет —
говорит он мне по телефону.
Согласен. Напишу
О радости, о том, как мы вздохнули,
Когда обрушился стальной бетон.
Как отыскались снова улицы Берлина,
Брусчатка мостовых его,
О старой женщине,
что смотрит из окна
На Стену, в которой больше смысла нет.
Сколько же лет она стояла
Перед ее окном?
И женщина состарилась...
Зачем все это было?
И почему исчезло лишь сейчас?
В чем тут смысл?
Смысл...
Женщина бесцельно смотрит вдаль,
В глазах ее тоска.
А день такой чудесный,
Все машут, радуются, пьют,
Машины смело проезжают
И ничего не надо предъявлять —
Ни паспортов, ни деклараций для таможни,
Ни листков учета.
Комнаты «для посетителей» закрыты,
Неизменные «товарищи» в серых костюмах
Исчезли прочь.
Их формуляры, их «заявленья»,
Их «разрешить» или «отклонить»
Прочь!
Прочь, бравая, тупая жизнерадостность...
И ты, солдат на вышке смотровой,
Иди домой!
Ты выключаешь свой прожектор,
Включаешь снова, мигаешь.
Ты осмелел: сегодня командиры добрые
И ты сигналишь:
«Я — один из вас,
Мы снова вместе.
Мы — одна страна».
Иди домой, солдат!
Сними свою серую униформу
И никогда ее не надевай,
Не будет больше вермахта,
Не будет больше: «Хайль, Гитлер!»
Не будет больше: «Слушаюсь, товарищ министр!»
Иди домой, солдат!
..............................................................................
Турецкие ребятишки продают осколки Стены.
Поляки торгуют фуражками «СА».
Мы можем смеяться,
Мы можем дышать.
Мы становимся добродушней.
Мы можем уйти, мы можем остаться.
Мы можем стать добры
К другим —
К другим глазам,
К другим волосам,
К другим рукам,
К другим странам света,
К самим себе стать добры.
Слепящие лампы допросов выключены.
Народ сказал, что он народ,
Громко
На улице
Без насилия.
В ушах еще слышится лай собак,
Но у нас появилась возможность решать,
Еще раз — путь свободен!
Ну что ж, корейский журналист,
Вы согласны
Напечатать в газете
Вашей расколотой страны
Мое стихотворение
О радости?
Зигмар Фауст
Где они? (Моим судьям)
Они меня вырвали
из порядка вещей
«не своя» смерть должна
была стать
моей вожделенной мечтой.
742 дня одиночки мне навязали
на кресте меня распинали
мясо заживо с ребер сдирали
с паучихой венчаться мне наказали
видеть вечность из гроба мне приказали
но расширились вдруг зрачки
все ворота открыты
стоят, дурашливо разинув рты,
кто глаза мне закроет?
Я ведь их вижу! Но
хочу, наконец, им простить.
Барбэ Мария Линке
Родина 1989
Родина умерла,
говорит она,
приподнимается на кровати
желтая больничная рубашка
сзади распахнута
или, говорит она,
Родина пришла?..
трясет седой головой…
Вольф Бирман
Самое страшное в наших тиранах
Не пропитавшийся красным их раж
Самое страшное — это мы с вами
Весь наш трусливый подхалимаж.
В этом признании — горькая правда,
Но и спасение кроется в нем
Дело пошло, мы своими руками
Честь и права человеку вернем.
...Мы плачем, смеемся и дышим мы снова!
Боль, уходи из груди без следа
Мы же сильнее крыс и драконов,
Это забыли, но знали всегда.
